Вытащить в такое утро старую потрепанную фуфайку для защиты от непогоды — то же самое, что позволить дурной мысли прокрасться в душу. И Ауста попрощалась со своей ворчливой бабушкой.
И вот она отправляется в путь, в широкий мир, вместе с отцом. Старая Блеси тащит повозку с шерстью. Когда они вышли па дорогу, отец разрешил Аусте сесть на мешки; сам он шел впереди и вел лошадь. Было прекрасное утро. Никогда еще Ауста не ждала так много от наступающего дня, она будто вырвалась на волю. Перед ней открывались все новые просторы, и казалось, что серые будни ее жизни остались позади. Никогда еще весенний ветер не щекотал ее ноздрей такой свежей душистой прохладой, никогда пепие птиц не казалось таким далеким, даже эхо звучало по-новому и голоса казались иными. Птицы и те были не такие, как в долине, они пели для другого мира. Бугры, окаймлявшие дорогу, изменили свою форму, да и покров их был уже не тот. Изменились очертания гор, а давно знакомые горные вершины отступили или рассыпались цепью холмов. Ручьи текли в другом направлении, чем в долине, неведомые растения, прячась в лощинах, обдавали незнакомым ароматом неопытную путешественницу. Аусту немилосердно трясло н подбрасывало на тележке,— дорога была плохая, но она жадно вбирала в себя малейшие подробности этого дня и этого пути; все окружающее казалось ей таким же новым, как в первое утро после сотворения мира.
Они поднимались извилистой дорогой по заросшему вереском склону, и на каждом гребне их встречали невиданные ранее птицы, провожавшие их звонкими песнями до следующего гребня. И так они добрались до самой пустоши. Был полдень. Растительность становилась беднее, задул холодный ветер. Перед молодой девушкой раскинулась пустошь, однообразная и серая. Птицы попадались все реже, ручьев не видно было. Вдали сверкало на солнце озеро. Волнами шли глинистые, голые, словно чисто выметенные ветром увалы с грудами камней и пятнами зелени — мха или другой скудной растительности. Здесь лежали, греясь на солнце и жуя травку, овцы и ягнята; они убегали, завидя путников. Девушка слезла с тележки и, чтобы согреться, шла рядом с отцом в своем широком пестром платье. Холодное одиночество пустоши объяло обоих путников, и они молчали. Чувства Аусты притупились от монотонных повторений ландшафта, она проголодалась и перестала отмечать неизвестное и радоваться ему.
Девушка все ожидала, что на следующем повороте ее ждет какая-нибудь перемена, новый вид,— между тем без конца мелькало все одно и то же. Озеро давно осталось где-то позади. Ауста устала ждать чего-то особенного. Вдруг дорога повела вниз, по краю глубокого ущелья, на дне которого текла река. Девушка посмотрела на восток через ущелье, ожидая увидеть еще один гребень. Но она ничего не увидела, будто мир на ее глазах провалился и вместо него осталось лишь продолжение бездонного неба, только какого-то нового, синего оттенка. Или небо на горизонте опирается на сверкающую стену из сине-зеленого стекла? Эта новая синева под небом, казалось, вмещала в себя все тайны далей. На минуту Ауста остановилась, захваченная этой беспредельной ширью. Ей почудилось, что она дошла до самого конца мира.
— Отец,— спросила она нерешительно.— Где мы?
— Мы дошли до восточного края пустоши. А это море.
— Море,— шепнула ошеломленная Ауста, не отрывая глаз от синей пелены, стлавшейся на востоке. По телу ее поползла леденящая дрожь восторга при мысли, что ей дано такое счастье и она стоит на восточном краю пустоши и смотрит туда, где кончается земля и начинается океан. Мировой океан.
— А на той стороне нет ничего г — спрашивает она наконец.
— Там чужие страны,— отвечает Бьяртур, гордый тем, что может объяснить непонятные для нее подробности этой картины.— Страны и королевства, о которых написано в книгах.
— Да,— шепчет она восторженно.
Только потом Ауста поняла, какой глупый задала вопрос, ей-то следовало знать, что именно по этому морю плавали, добывая себе славу, юные герои, о которых пишут в книгах, и что далеко-далеко за этим морем лежит сказочная страна. Ей посчастливилось увидеть море, омывающее волшебные страны. Это море — путь к чудесному и невероятному. А когда они расположились отдохнуть на самой вершине склона, на восточной стороне, она уже забыла про голод и продолжала смотреть на море, онемев от восхищения перед этим чудом. Никогда она не могла себе представить, чтобы море было таким бескрайним.
К востоку пустошь понижалась еще круче. Вскоре замелькали крыши города и темно-коричневые огороды с прямыми как стрела дорожками между грядками. Город представлялся Аусте чем-то необыкновенным, но она даже не думала, что так много зданий — больших и нарядных зданий, вроде великолепного дома в Утиредсмири,— могло выстроиться рядышком на небольшом отрезке улицы. Запах дыма, поднимавшийся из этих домов, казался ей почти ароматным — не то что чад и смрад от скверного торфа в Летней обители. Немного погодя они поравнялись с первыми домами, лепившимися по склону, и им навстречу стали попадаться путники — кто шел пешком, кто ехал на телеге, кто верхом на лошади. Среди прохожих было несколько нарядно одетых молодых людей, с папиросой в зубах, в галстуке и воротничке — в будний-то день! Должно быть, это большие весельчаки: глядя на нее, они разражаются смехом и тут же, пройдя несколько шагов, забывают о ней.
— Кто эти молодые люди? — спросила она. Но ее отец вовсе не был от них в восторге.
— Вертопрахи, только и знают, что папиросы сосать.
Они вышли на замощенную улицу, по обе стороны которой тянулись дома с занавесками и цветами на окнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168