Высчитать мне за тебя, какую тебе взять ссуду в кассе, или ты сделаешь это сам?
— Невыгодно брать деньги в ссудной кассе. Лучше идти в обыкновенный банк.
— Да, милый Бьяртур, эти обыкновенные банки так хороши, что я не удивлюсь, если наш Король гор к рождеству лишится своего хутора и всего имущества и станет батраком своего зятя, которого я могу засадить в тюрьму, когда только захочу. Поверь мне, не успеет кончиться лето, как я буду уже распоряжаться судьбой народного банка. И вся эта банда мошенников обанкротится — или я не Ингольв Арнарсон! Тогда, попомни мое слово, нелегко придется тем, кто верил мошенникам и вложил в их руки свою судьбу. А наша ссудная касса, милый Бьяртур, дело верное, хотя она и не дает долгосрочных ссуд. А какой от них прок? Ведь если хутор обременен долгосрочной ипотекой, он принадлежит владельцу только на бумаге.
Это был вопрос о высоких финансовых делах, и Бьяртур заколебался. Он был простым крестьянином, он боролся со стихией и чудищами голыми руками и все свое образование почерпнул из древних стихов и саг, в которых рассказывается о том, как люди боролись друг с другом, не тратя слов, крушили один другого и складывали трупы штабелями.
— Строительные материалы у нас стоят на одну треть дешевле, чем в Вике,— продолжал председатель.— Летом мы получили цемент для нашего общества прямо из-за границы. Такой случай, может быть, никогда не повторится. А кроме того, похоже, что цены на овец поднимутся к осени до пятидесяти крон.
— Никогда невозможно разобраться, когда вы врете, а когда говорите правду,— сказал Бьяртур.— Но мне думается, что вы всегда врете.
Депутат альтинга похлопал его по плечу и засмеялся. Затем он собрался уходить.
— Так я пришлю тебе первый воз цемента завтра,— сказал он.— Остальное пойдет само собой. Ты можешь посмотреть чертежи у моего заместителя. Столяров и каменщиков у нас в обществе сколько угодно. Что же касается ссуды, то мы приблизительно знаем, сколько тебе нужно. Загляни к нам, и мы поговорим об этом подробнее завтра или послезавтра.
Автомобиль стоял на дороге перед Летней обителью; скаковая лошадь очень испугалась и прижала уши, седок изо всех сил сжимал ее ногами. Наконец ему пришлось спешиться и повести лошадь под уздцы. Блестящая машина сверкала в лучах заходящего солнца, словно фантастическое чудовище; всем своим видом она бросала вызов окружающей природе. Гвендур повел лошадь прямо к пей. Из открытого окна струился голубой дымок. Девушка сидела одна на переднем сиденье и курила. Оп увидел ее плечи, белую шею, золотые локоны, щеку; она не смотрела на него, хотя он подошел уже совсем близко. Дымок по-прежнему вылетал из окна и вился кольцами. Гвендур подошел вплотную к машине и сказал:
— Добрый вечер.
Девушка вздрогнула и быстро спрятала папиросу, но потом снова поднесла ее к губам.
— Зачем ты испугал меня? — спросила она своим мелодичным голосом, немного в нос.
— Я хотел показать тебе свою лошадь,— сказал он и широко улыбнулся.
— Лошадь? — спросила она равнодушно, будто никогда и не слыхивала о таком животном.
— Да,— и он указал на лошадь и назвал цену; это ведь была одна из самых дорогих лошадей в округе.
— Пот как,— сказала она, не глядя на лошадь.— А какое мне до этого дело?
— Разно ты не узнаешь меня? — спросил он.
— Но помню,— беззвучно ответила девушка, глядя прямо на дорогу. Гнондур по-прежнему не сводил с нее глаз.
Наконец она повернула голову и посмотрела на него высокомерно. Она спросила таким тоном, будто он нанес ей личное оскорбление:
— Почему ты не в Америке?
— Я опоздал на пароход в ту ночь.
— Почему ты не уехал со следующим пароходом?
— Я предпочел купить лошадь.
— Лошадь?
Он набрался мужества и сказал:
— Я думал, что смогу стать человеком здесь, раз я узнал тебя.
— Бродяга! — сказала она.
В нем поднялось нечто похожее на гнев, он покраснел, его улыбка погасла, лишь верхняя губа напряженно дрожала.
— Я не бродяга,— крикнул он.— Я докажу тебе. Когда-нибудь ты узнаешь.
— Если ты бросил задуманное на полпути, значит, ты бродяга. Бродяга, бездельник и трус. Вот именно — трус. Мне стыдно, стыдно, что я взглянула на тебя и тем более, что говорила с тобой.
Гвендур отошел на шаг, и глаза его заблестели; он сказал, отвечая вызовом на вызов:
— Может случиться, что мы построим такой же дом, как в Редсмири, а может быть, и еще побольше.
Она только презрительно засмеялась в нос.
— Вы, в Редсмири,— крикнул он,— всегда считали, что можете топтать нас! Да, так вы всегда думали!—Он подошел ближе и потряс кулаком прямо перед ее носом.— Но я покажу вам!
— Я с тобой не разговариваю,— сказала она.— Оставь меня в покое.
— Через, несколько лет я стану хозяином Летней обители, таким же богатым крестьянином, как твой дед, а может быть, еще богаче. Ты увидишь.
Она выдохнула струйку дыма и оглядела его, слегка прищурившись.
— Мой папа скоро будет властвовать над всей страной.— Она открыла глаза и, наклонившись, посмотрела на него острым взглядом, словно угрожая.— Над всей Исландией, над всей.
Гвендур съежился и опустил глаза.
— Почему ты теперь так жестока со мной? Ты же знаешь, что я отказался от поездки в Америку только из-за тебя. Я думал, что ты меня любишь.
— Осел,— сказала она.—Может быть, если бы ты уехал, я и любила бы тебя чуточку.— Ей в голову пришла остроумная мысль, и она ее тут же высказала: — Особенно если бы ты больше не вернулся. Ой, папа идет! — Она бросила папиросу в канаву.
— Ты с кем-то разговорилась, дружок? — спросил Ингольв Арнарсон.— Это замечательно.
Он сел в машину и зажег сигару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168