Ему было не ясно, рассказывал ли тот свою историю по простоте душевной, рассчитывая, что чиновник, прибывший издалека, не может знать ее во всех подробностях, или же он просто издевался над ним, и строил из себя дурака, чтобы испытать своею бывшего соперника. Хотя по лицу гостя все еще можно было прочесть, что некогда он был кавалером и сердцеедом, однако взгляд его был удивительно пустым. Это были глаза пленника или животного, и казалось сомнительным, принадлежат ли они вообще человеческому существу.
— Кто ответчик в этом деле, сама женщина или кто-нибудь другой? — спросил Арнас Арнэус.
— Епископ,— ответил муж.
Это потребовало разъяснения: по словам Магнуса, выходило, что его деверь, епископ, и весь его род издавна стремились оклеветать Магнуса в глазах его жены. В конце концов эти люди добились своего. Они хитростью отняли у него жену и теперь держат ее здесь в доме, будто в тюрьме, и стерегут денно и нощно, так что ее законный перед богом и людьми супруг не может видеться с ней. Магнус сказал, что он попытался переговорить с епископом, но услышал в ответ лишь пустые отговорки. Теперь он проси г королевского посланца, чтобы тот помог ему через суд найти управу на епископа и вернуть свою жену с помощью закона.
Арнэус любезно улыбнулся, но заявил, что не станет возбуждать судебное дело против епископа, своего хозяина и друга, из-за чужой жены, если не будет доказано, что в данном случае имело место тяжкое преступление; что же касается старых книг, сказал он, то он готов посмотреть их при случае и выяснить, какую ценность они представляют. Затем он поднялся, взял понюшку, угостил юнкера и отпустил его.
Шел снег. Ледяной ветер насквозь пронизывал бездомного человека, который стоял вечером во дворе перед крыльцом епископа. Он повернулся спиной к ветру, как это делают лошади на лугу, и придерживал ворот окоченевшей рукой, словно носить шейный платок было ниже его достоинства. Он не отрывал глаз от окна над залом. Однако занавеси были спущены и свет погашен, так как в эту пору в доме все уже спали. Так он стоял и дрожал от холода, как вдруг из-за дома показался человек со сворой собак. Он окликнул его и сказал, что если этот негодяй Магнус из Брайдратунги не уберется немедленно из Скаульхольта, он натравит на него собак. Если же он и после этого будет торчать здесь с утра до ночи, его привяжут к столбу и накажут плетьми.
Очевидно, управитель, который прежде неплохо относился к Магнусу и время от времени поручал ему мелкие работы, получил приказание, чтобы впредь ни он сам, ни слуги не давали спуску этому бродяге. Магнус смолчал. Он был слишком знатный юнкер, чтобы ему могла прийти в голову мысль в трезвом виде пререкаться с таким грубияном. К тому же он был очень голоден. Он побрел навстречу холодному ветру, к амбарам и хлевам. Ветер рвал па нем одежду, и ноги его казались еще более худыми, а колени особенно кривыми. Некогда прекрасными весенними ночами он скакал на коне по этому лугу, ибо днем подобные вылазки были опасны. Теперь у него не было ни одной верховой лошади. Зато навстречу ему двигался всадник на подкованном коне, которого он объезжал ночью на льду. Магнус сделал вид, что не замечает его, и продолжал идти против ветра, но всадник натянул поводья своего горячего коня, который с пеной у рта грыз трензеля, повернулся в седле и крикнул путнику:
— Ты пьян?
— Нет,— ответил юнкер.
— Ты меня хотел видеть?
— Нет.
— А кого же?
— Свою жену.
— Значит, она еще здесь, в Скаульхольте. Надеюсь, что моей славной приятельнице там весело живется.
— Тебе лучше знать, как вам тут, в Скаульхольте, живется,— заносчиво ответил Магнус всаднику, который был когда-то его школьным товарищем.— Им удалось разлучить меня с женой, и здесь не обошлось без твоего участия.
— Вот уж никогда не мечтал отбить жену у такого покорителя сердец.
— Мне точно известно, что летом ты имел с ней долгую беседу па лужайке.
— Но, Магпус, что же тут плохого, если мы, пасторы, беседуем со своими дорогими духовными чадами у всех на виду и средь бела дня. Будь я на твоем месте, меня бы больше беспокоили беседы, которые ведутся не у всех на виду и не средь бела дня.»
— Мне холодно, и я проголодался. Я болен, и у меня нет никакой охоты слушать на морозе твою болтовню. Будь здоров. Я ухожу.
— Впрочем, нет смысла делать тайну из того, о чем я прошлым летом беседовал с твоей женой,— сказал пастор Сигурдур.— Если хочешь, милый Магнус, я могу тебе сейчас рассказать.
— Ну?
— Летом прошел слух, что ты любишь водку. И я навестил твою жену, чтобы узнать, верно ли это.
— Что еще? — спросил юнкер.— Тебе-то какое дело, пью я или нет? А кто не пьет?
— Не все люди одинаково жалуют водку,—ответил пастор.— Ты это сам знаешь, дорогой Магнус. Некоторых она вообще не прельщает, других лишь в очень небольшой мере, а третьи пьют, чтобы только поднять настроение, и дальше этого не идут. Наконец, есть и такие, которые время от времени напиваются до бесчувствия, но все же и они не настолько любят водку, чтобы променять на нее то, что им особенно дорого. Эти люди не находят, что водка так уж хороша.
— Я вижу, ты, как прежде, умеешь увиливать от ответа. Могу тебе сказать, что я не понимаю тебя и никогда не понимал. Я тебя спросил, кому какое дело до того, пил я раньше водку или нет? Никто не знает этого лучше моей жены, а она ни разу за все время не упрекнула меня.
— Тот, кто не любит водки,— возразил пастор Сигурдур,— не станет продавать свою жену, самую прекрасную женщину в Исландии, и детей, если они есть, и бросать свой разоренный очаг.
— Это ложь,— сказал Магнус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135