— Нет.
Нога Йоуна была обернута тряпками, и, когда он размотал их, оказалось, что на один из пальцев надето золотое кольцо. Йоун снял его, вытер о штаны и протянул хозяину.
Арнэус холодно взглянул на кольцо, но тон его стал чуть более сдержанным. И когда он спросил гостя, как попало к нему кольцо, казалось, будто сам он вдруг отодвинулся куда-то далеко.
— Златокудрая дева просила меня передать...
— Довольно,— перебил Арнэус и положил кольцо на стол перед гостем.
— Златокудрая дева просила меня передать...— повторил гость, но хозяин вновь не дал ему договорить.
— Не надо! — сказал он.
Йоун Хреггвидссон поднял глаза на Ариэуса и, должно быть, впервые в жизни оробел. Во всяком случае, ясно было одно: после такого долгого путешествия он не решался теперь выполнить поручение, которое все эти дни хранил в своем сердце. Он молчал, не осмеливаясь передать доверенные ему слова.
— Я слышал, ты убил человека, Йоун Хреггвидссон. Это верно?
Йоун Хреггвидссон привстал и ответил:
— Убил ли я человека или нет? Кто убил и кто не убил человека? Когда убивают и когда не убивают человека? Разрази меня гром, я никого не убивал. И все-таки...
— Странные речи,— заметил Арнэус без тени улыбки. На кольцо он больше не смотрел, но не отводил глаз от Йоуна.
— А сам ты считаешь себя убийцей? — спросил он наконец.
— Как когда, я чуть было не сказал — не всегда.
— Не понимаю. В бумагах, присланных из Ислапдии, сказано, что ты обвиняешься в убийстве и в прошлом году был осужден на альтинге, но каким-то образом бежал из-под стражи. Теперь я спрашиваю тебя, что здесь правда,— и снова ничего не могу понять.
Тут Йоун Хреггвидссон повел рассказ о всех своих делах с богом и королем с того самого дня, когда голодной весной он украл леску, чтобы сделать себе удочку. Он рассказывал, как угодил в тюрьму, как два года назад помог разбить исландский колокол по приказу нашего всемилостивейшего короля. Как не сумел держать язык за зубами в разговоре с королевским палачом и был наказан за это плетьми, о чем господину Арнэусу уже известно, ибо после этого наказания он сам посетил Йоуяа в его лачуге в Рейне. Он сообщил Арнэусу о внезапной смерти Сигурдура Сноррасона и о том, как сам он проснулся в подозрительной близости от мертвого тела. Он говорил о своем пребывании в Бессастадире; о сплошной темной ночи, когда он месяцами не видел света божьего, кроме как на рождество и на пасху; о приговоре, который ему вынесли в Тингведлире на Эхсарау, в том месте, где бедному люду Исландии приходилось терпеть горькие муки и унижения; о ночи перед казнью, когда с него сняли цепи и когда он получил кольцо и приказ разыскать милостивого господина и молить его о спасении. О том, как он скитался после того, как потерял из виду берега Исландии и как проклинал эту страну. И как, наконец, после долгих скитаний по разным землям и странам, он — простой маленький человек из Скаги — притащился в этот зал и хочет умолить его всемилостивейшее величество, чтобы тот дозволил Йоуну мирно трудиться на своем жалком клочке земли.
Арнас Арнэус внимательно выслушал этот рассказ. Затем он раз-другой прошелся по комнате, откашлялся и снова сел в кресло.
— Все это так,— начал он медленно, глядя мимо гостя, словно мысли его витали где-то далеко.— Когда осенью я читал здесь, в канцелярии, копии судебных актов по твоему делу, мне было трудно на основании свидетельских показаний составить себе правильное представление о твоей виновности. Я не уловил ясной связи между следствием и приговором. Иными словами, мне показалось, что это один из тех замечательных приговоров, которые наши мудрые мужи и столпы общества выносят по каким-то более важным мотивам, нежели справедливость.
Тут Йоун Хреггвидссон спросил, не может ли друг короля, человек, который сидит за одним столом с графами, добиться, чтобы его дело было пересмотрено и чтобы здесь, в Копенгагене, был вынесен другой, более справедливый приговор.
Арнас Арнэус вновь прошелся по комнате.
— К сожалению,— сказал он,— ты обратился не по адресу. В этом королевстве я не являюсь блюстителем закона и справедливости ни по своему роду занятий, ни по должности. Я всего-навсего жалкий книжный червь.
Он указал рукой на стены, уставленные книгами, и, посмотрев на крестьянина странно заблестевшими глазами, прибавил:
— Эти книги я купил.
Йоун Хреггвидссон глядел на книги, разинув рот.
— Если можно было купить так много книг, то неужто трудно замолвить слово, которое выкупит жизнь Йоуна Хреггвидссона? — произнес он наконец.
— В твоем деле Йоун Хреггвидссон ни при чем,-— ответил, улыбаясь, Арнэус.
— То есть как это?
— Дело вовсе не в тебе. Все гораздо сложнее. Какое значение может иметь жизнь или смерть одного нищего? Целый народ не может жить милостью короля.
— Своя рубашка ближе к телу. Я знаю, что в доброе старое время не считалось достойным просить пощады. Но разве может бесприютный нищий бороться за свою жизнь против всего мира?
Арнэус снова внимательно посмотрел на этого человека, которого наказывали плетьми в Кьялардале, заковывали в кандалы в Бессастадире, приговорили к смерти на Эхсарау, колотили на дорогах Голландии, едва не повесили в Германии, а в Глюкштадте облачили в солдатский мундир. Теперь он сидел в гостях у него, Арнэуса, поставив рядом с собой свои, или, вернее, казенные, сапоги. Он хотел жить.
— Если твое дело так запутали, то лучше всего тебе самому исхлопотать аудиенцию у короля и устно изложить свою просьбу о пересмотре. Король не прочь лично видеть своих подданных и охотно и милостиво выполняет их просьбы, если считает таковые справедливыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135