— Ну и топорик у вас! Этим топором только бы глину месить, а не безмены рубить! На-ка, поруби теперь ты, у меня уже рука заныла,— говорит Легкий.
Мы рубили долго, часто сменяя друг дружку. Насилу одолели упрямый ствол.
— Ну и безмен! Это ко безмен, а собака! — ругается Легкий.
Мы сняли оболочку с безмену; для ствола вполне подходяща, только широка чуть-чуть, у Фанасова револьвера дуло куда меньше. И притом наш ствол был весь навылет, ни один конец не заделан как следует. Л ведь стреляют только в одно отверстие.
— Легкий, а как же мы конец-то напаяем?
— Л вот как!..
И Легкий хватил обухом по концу ствола и моментально сплющил его.
— Вот тебе и запаял! А чтобы совсем прочно было, мы два гвоздя забьем, проволокой скрутим и к ложе привя-жем. Очень прочно будет!
— Это верно,— говорю я.
— Теперь нам нужно только устроить ложу да вот тут дырочку продолбить, где припаливать будем,— ведь курка-то у нас нет. Пороху я стащу у Ваньки нашего, дроби тоже — и начнем палить. Я завтра к тебе приду, мы доделаем револьвер и пойдем стрелять.
В это время в хату вошел мой брат Арсен, ему пять лет только. Он присел около нас на корточки и принялся рассматривать гирю.
Гиря оказалась не чугунной, как мы думали, а железной, и внутри ее были напиханы разные гайки, болты маленькие. Когда разрубали безмен, почти все гайки из гири высыпались, остался один только маленький болтик, который неизвестно почему застрял. Нам гиря не нужна, мы на нее даже п не посмотрели. А вот Арсену гиря приглянулась. Он потряс его, получилось что-то вроде побрякушки.
— Брат, дай мне эту штучку,— просит Арсен.
У нас в деревне во всех семьях младшие братишки называют старшего «братом».
— Я вот как дам тебе штучку по затылку! — говорю я Арсену и отнимаю у него гирю.
Я понял, что если дать гирю Арсену, он выйдет с ней на улицу и нам тогда несдобровать.Мы с Легким живо бросили под печку гирю, крючок, все осколочки безмена, строго наказав Арсену не лазать под печь и не трогать там ничего.
— Так-то лучше будет! — решили мы.
Арсен заплакал. Я закатил ему несколько шлепков, и он взвыл еще сильнее.
На другой день мы начали делать для револьвера ложу. Это оказалось делом нелегким, мы провозились с ним дня два, не меньше. В конце концов сделали. Ложа вышла хорошая. Мы ее окрасили сажей к черный цвет, чтоб револьвер казался настоящим. Ствол к ложе приколотили гвоздями и прикрутили проволокой.
— Теперь пороху, дроби — и молено стрелять,— говорю я Легкому.
— Пороху и дроби я уже стащил у брата,— отвечает Легкий.
— Тогда давай стрелять. Во что только будем целиться?
— Давай мне револьвер и приходи завтра к нам; об этом мы потолкуем у нас дома.
Жалко было выпускать такой чудный револьвер из рук, но что поделаешь, раз Легкий мой самый лучший товарищ?Легкий забрал револьвер и ушел домой.А Ильичевы хватились безмена тут же, искали его по всем соседским домам, к нам тоже приходили.
— Ган, не у тебя ли наш безмен? — спрашивала бабка Мариша у моей матери.
— Бабушка, нету, милая, не видно. Вот, гляди сама, нигде нет,— отвечала мать.
— Ах, пропал безмен! Память дедовская! Безмен-то какой верный, а вот сгинул, точно в воду канул. Такого безмена теперь не нажить. Ах, найти бы его! Никому бы не дала больше, раз не приносят обратно. Никому!
А я слышу все и помалкиваю.
Иа другой день я пошел к Изарковым. Там все были в сборе — Тишка, Митька, Захар и Лецик.
— Ну, иди, иди скорее, а то без тебя зарядим! — кричит мне Легкий.
Порох в тряпочке лежал тут же, хлопья льняные для пыжей были тоже приготовлены, была и дробь, крупная, которой впору только по лисе да по волку стрелять. Пистонов у нас не было, но они нам и не нужны — ведь наш револьвер прижигать нужно, курка и капсюля в нем нет.
— Первым долгом сыплют порох, вот столько.— И Легкий засыпал в ствол почти полную горсть пороху.
— А не много ли будет? — замечаю я.
— Еще мало! Уж если стрелять, так стрелять, чтоб на сто шагов летело. Потом забивается пыж, а после пыжа надо дроби... А потом опять пыж — второй — забивается, и готово дело.
Дроби Легкий тоже закатил порядком. Да и пыжи он забил такие, что будь здоров!
Револьвер заряжен. Мы смотрим на пего со страхом, гордостью и радостью.
— Эх, как он потяжелел после зарядки-то! Попробуйте-ка,— говорит нам Легкий и дает подержать каждому из нас.
— Да, здорово ты начинил его! — говорю я.
— Порох и пыжи — чепуха, а вот дробь — дело иное. Дробь, она тяжелая, потому что она из свинца,— объясняет Легкий.
— Ну, во что же мы будем стрелять? — спрашивает он у нас.
Мы молчим. В самом деле, во что же нам пальнуть?
— Мы, ребятки, сейчас вот что сделаем для начала. Пойдем к нашей бане, нарисуем на двери круг углем и трахнем в этот круг. Тут уж видно будет, как лихо бьет наш револьвер. Ты как, Федя? — спрашивает он меня.
— По мне, как хочешь, лишь бы выстрелить.
— Ну, так бежим поскорее к бане!
Баня Изарковых стоит у болота, тут же за сараями, у самого ручья. Вблизи бани никого не было видно, а поодаль полоскали рубахи две соседские бабы. Но им было не до нас: они колотили белье вальками, разговаривали, на нас даже и не посмотрели.
— Эх, и испугаются же они сейчас, когда бабахнем из револьвера! — радуется Легкий.
Я мигом нарисовал большой круг на двери бани.
— Так. На сколько шагов будем стрелять?
— На двадцать пять,— предлагаю я.
Легкий отмеривает двадцать пять шагов. Стоять нам пришлось как раз у ольхи.
— Вот здорово-то! К ольхе прислонившись, лучше целиться! — кричит Легкий.
Мы приготовились.
Насыпали на ствол около щелочки немного пороху, чтобы сразу взяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55