Миха ушел не прощаясь, словно кто-то столкнул его с места и заставил сделать шаг. На него уже не обращали никакого внимания. Когда он спускался по лестнице, до него донесся истошный крик тети Верико:
— Затеяли стирку именно в день моей свадьбы, да?! Чтоб вы подохли, подохли, подохли все в один день! Чтоб вам в гробу пригодились эти простыни!
«Улица Барнова, семьдесят, улица Барнова, семьдесят,— кто-то упорно твердил прямо в уши Михе.— Да, но почему мама там, если она вообще в Тбилиси? Почему она не приходит домой? Где же я был раньше, чего я ждал? Теперь мне надо ее отыскать».
Он ускорил шаг, словно мать могла слышать его размышления и видеть, как он идет по улице. Взгляд матери он чувствовал повсюду: на улице, в трамвае и после, когда сошел с трамвая. Как будто мать держала в руках волшебное зеркало и видела его все время. А что предпринял бы Робинзон Крузо, если бы он потерял мать?
Ему несколько раз пришлось нажать кнопку звонка, пока дверь открыли. Ему сразу захотелось крикнуть: «Мама!»,— но его остановил незнакомый строгий голос. Перед ним стояла худая, среднего роста женщина в халате, надетом прямо на ночную рубашку. Похоже было, что она только что поднялась с постели. Через раскрытый ворот халата виднелась ее бледная впалая грудь.
— Кого вам надо?
Миха не мог вымолвить ни слова. Он стоял и смотрел на острый подбородок женщины, обсыпанный пудрой. Пудра белела и на воротнике ее рубашки. Женщина провела рукой по подбородку, взглянула на ладонь и еще строже спросила:
— Я спрашиваю, кого вам надо?
«Неужели все договорились издеваться надо мной?»— думал Миха. Растерявшись и не зная, что сказать, он назвал себя. -
Женщина вышла в подъезд, прикрыла за собой дверь, придерживая ее рукой, чтобы она не захлопнулась.
— Что ты сказал, кто ты такой?
Миха повторил.
— Прекрасно, но чего вам от меня надо?
Почему-то она опять перешла на «вы»,
— Ничего,— сказал Миха.
-— А все-таки?
Женщина так заинтересовалась, что Миха понял: ни в коем случае нельзя открывать ей причину своего прихода.
— Я спрашиваю тебя! — Она почему-то засмеялась, и от этого смеха Миха почувствовал себя так, будто его
окатили ледяной водой.— О боже, до чего я дожила! — смеялась женщина.— Вдруг она вцепилась обеими руками в мальчика — лицо ее стало длиннее, подбородок еще больше заострился — и заговорщически шепнула ему: — Заходи, заходи в комнату! — Она насильно втащила его в комнату, как орел зайца в свое гнездо. — Подожди здесь! — приказала она ему, сама подошла к зеркалу, стерла с подбородка пудру, поправила волосы и беспечным голосом крикнула: — Леван, к тебе гости!
Ответа не последовало.
— Леван, ты что, не слышишь?.. Идите, идите за мной!
Когда они пошли в соседнюю комнату, Михе прежде всего бросилась в глаза зажженная настольная лампа.
«Почему она горит?» — подумал он, но тут же заметил, что в комнате было довольно темно, все окна были плотно занавешены. Здесь как будто и не знали, что на дворе давно уже рассвело.
Миха окинул взглядом полутемную комнату и только сейчас различил сидящего в глубоком кресле мужчину. Руки мужчины так беспомощно лежали на подлокотниках кресла, словно он долго и безрезультатно пытался подняться с кресла и теперь отдыхал от тщетных усилий. Перед ним валялся чемодан с откинутой крышкой, из чемодана вылезал похожий на бычий язык длинный красный галстук. Лицо мужчины разглядеть было трудно, и Михе показалось, что он нарочно прячет его. Поэтому он стал особенно внимательно вглядываться и не то чтобы узнал его, а сердце ему подсказало, что он знал этого человека, но откуда, где он его видел, когда,— сказать не мог.
— Своих детей мы отправили из дому,— очень спокойным голосом начала женщина, словно продолжая прерванный приятный разговор,— чтобы уберечь их от этой грязи. Ты же говорил, что ссориться неудобно, вот я и не ссорюсь, видишь, как я спокойна и не кричу, ведь кричать тоже неудобно...
— Меги! — страдальческим голосом прервал ее мужчина.
Она засмеялась.
— Не беспокойся, это я не тебе, просто душу отвожу, не обращай внимания.
— Меги!
— Вот пришел мальчик, он ищет свою маму, дай ему
ответ! — Вдруг она торопливо оглянулась по сторонам и, хрипло вскрикнув: — Я больше не могу! Задыхаюсь! — ринулась к занавеске и повисла на ней, крепко ухватившись за края руками, занавеска оборвалась, и женщина свалилась на пол.
Мужчина вскочил с кресла и кинулся к ней:
— Меги! Меги!
Потом он обернулся к Михе, словно только что его увидел, долго смотрел на него и неожиданно крикнул:
— Убирайся, убирайся отсюда!
На улице Миха прислонился к стене и закрыл лицо руками. Потом он почувствовал, как успокаивается, может, оттого, что все понял до самого конца.
Смеркалось. На улице было тихо. В этой тишине трамвай казался красным дирижаблем, на брюхе ползущим по земле. Деревья и дома как бы повисли в воздухе. Но тут раздался трамвайный звонок, и все приняло свой прежний облик. Он долго шел пешком. Миха нарочно не садился в троллейбус, он не спешил домой. И вдруг сердце его дрогнуло: если тот мужчина оказался дома, тогда, может, и мама вернулась! Он побежал к остановке, сел в автобус и опустил в автомат пятикопеечную монету. Опустив монету, он загадал: если выскочит счастливый билет, значит, мама уже дома; билет оказался счастливым. Теперь он был окончательно уверен, что мама ждет его дома. Значит, можно не спешить. Вдруг она поймет, что он обо всем догадался, а ей наверняка хотелось, чтобы он не знал: ничего. Он сошел у Дворца пионеров и долго стоял, размышляя: идти ему домой или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11