Мито не заметил, когда она вышла на балкон. Обхватив руками столб балкона и прижавшись к нему щекой, она смотрела в сторону улицы.
Ироди замолчал, наверное, ждал, что скажет Мито.
Мито с трудом сглотнул слюну и продолжал:
— Да, но кто знает, что такое старость?
— Не хотят,— тотчас отозвался Ироди,— никто не хочет знать.
— Почему?
Мари все стояла на балконе.
«Неужели она кого-то ждет?» — подумал Мито.
— Не знаю, может, так-то оно и лучше...
— Нет! — отрезал внезапно Мито, щелчком выкинул сигарету во двор и повторил: — Нет!
— Что ты сказал?
— Я говорю, что так вовсе не лучше! Мужчина я или нет, в конце концов я должен знать, что ждет меня впереди!
— Для чего тебе это?
— Не знаю... Так, просто хочу знать.
«Нет, она никого не ждет, задумалась о чем-то».
Мито считал, если человек задумывается над чем-то, то это значит — что-то его тревожит. Если люди находят время думать, то непременно что-то их беспокоит. Он сам стал часто задумываться, потому что и его что-то бес- покоило,— он любил!
— Как знаешь,— сказал Ироди.
У него был кроткий голос, надтреснутый. Произнес он это недоверчиво и с сожалением, будто все, чему до сих пор он твердо верил, вдруг исчезло.
— Почем я знаю,— произнес он тихо,— может быть...
Затем он раскрыл кисет, достал из-за пазухи обрывок
газеты, оторвал от него кусочек, насыпал табак и стал свертывать самокрутку. Надо было видеть, как ловко он это делал, не роняя ни крошки.
— Возьми у меня сигарету, кури,— сказал Мито.
— Нет, ты же знаешь — коли привык к чему...
Теперь Ироди достал спички, чиркнул и закурил. Подул на спичку, потушил, потер ее двумя пальцами, словно еще раз проверяя, потухла спичка или нет, и выбросил.
Мари продолжала задумчиво стоять у столба.
У Мито возникло желание окликнуть ее, чтобы она испугалась, вздрогнула. Но он сдерживал себя, ведь он не знаком с нею, подумает невесть что. Ему просто хотелось произнести вслух ее имя, и больше ничего.
«Мари!» — громко позвал Мито про себя, в душе.
И кровь от сердца прилила к ушам. И не кровь это была вовсе, а подавленный, задушенный крик, призыв. Если бы колокол не имел раскрытого зева, его бы разорвало от звона.
— Я оглох,— громко произнес Мито и через силу рассмеялся.— Значит, никто не хочет, так получается?
— Да,— несмело отозвался Ироди.— А впрочем, не знаю...
«Почему отца ни разу не взглянет в эту сторону? думал Мито.— Хоть бы разок посмотрела!»
Впрочем, сейчас ему самому было трудно смотреть на нее.
Тем временем солнце низко склонилось над морем, стало большое и багровое. Отсюда не видно было моря, его заслоняла железнодорожная насыпь, но Мито все же сумел увидеть его, таинственное и красное. Потом застучал по рельсам поезд. Состав был товарный и шел медленно. Он заслонил собой солнце, но оно все же проглядывало между вагонами — красное, со сверкающими глазами.
«Что только ни скажут люди...— думал Мито.— Одинокая женщина, вот и чешут языки!»
Ему вдруг нестерпимо захотелось, чтобы стемнело не постепенно, а сразу и чтобы тьма скрыла от него прислонившуюся к столбу Мари, и настороженное и напряженное лицо слепого Ироди, и этот длинный, бесконечный поезд.
Мари наконец вошла в дом. Мито это скорее почувствовал, чем увидел, потому что все вокруг опустело. Исчезла не только Мари, а вообще все, что было по ту сторону: забор, деревья, дом и колодезный журавль. Мито повернулся, и взгляду его предстал пустой балкон.
— Поезд! — сказал Ироди.
— Да, поезд,— повторил Мито,— поезд..
— О чем вы думаете? — услышал он голос Лены.
Они продолжали танцевать, топчась все на том же
месте. Сколько же времени прошло,— секунда или час?
— Ни о чем,— солгал Леван.
— Я смотрела на вас, а вы как будто пропали, исчезли—продолжала Лена и добавила шутливо: — Далеко вы были?
— Далеко!
С этой девушкой он почему-то чувствовал себя очень беспомощным.
В это время к ним подошла Элисо. Она заботливо пригладила распущенные волосы Лены и спросила:
— Измучил он тебя?
— Кто? — удивилась Лена.
— Да Леван!
Элисо теперь взглянула на Левана и улыбнулась ему.
— Нет,— все с таким же удивлением ответила Лена.
— Какая прелесть Мзия, верно? — сказала Элисо.
— Верно! — ответила Лена.
— Я так люблю Мзию! — повторила Элисо.
— И я очень люблю,— отозвалась Лена.
— Научился наконец танцевать? — спросила Элисо Левана.
Вопрос прозвучал так: «Потанцевал — и будет».
— Нет,— ответил Леван,— не научился.
— Ого! — удивилась почему-то Элисо, будто она ожидала иного ответа.
— Я пойду,— сказал Леван,— выпью воды.
— Я вам помешала,— засмеялась Элисо.— Вы так мирно беседовали.
— Беседовали? — удивилась Лена.
Теперь она почему-то всему удивлялась.
— Да, я слышала твой смех.
Элисо говорила с Леной, но не сводила с Левана глаз. Леван старался отвести взгляд в сторону.
Когда Лена отошла, Элисо спросила его:
— Что это с тобой?
— А в чем дело?
— Весь вечер сегодня ты какой-то обалдевший.
— Но ты же сказала, что мы прекрасно беседовали.
— Знаешь, довольно!
— Чего тебе надо? — резко спросил Леван изменившимся голосом.— Объясни, что тебе от меня надо?
— Дурак!
Элисо продолжала улыбаться. Наверное, улыбка предназначалась для посторонних глаз.
Леван отошел от нее и сел в кресло в углу комнаты.
Гости затеяли какую-то игру: взявшись за руки, они кружились по комнате. Позвали и Левана, но он отказался. Игра была дурацкая, но, как каждая дурацкая игра, вызывала большое веселье.
Элисо прыгала, громко смеялась, что-то кричала и не сводила с Левана глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17