— Курить строго воспрещается!
Мужчина снова улыбнулся и пожал плечами: мол, ничего не поделаешь.
Лицо мужчины показалось Левану знакомым. Он на секунду всмотрелся в него: нет, он его не знал. Может быть, раньше и встречал где-нибудь и просто запомнил. На голове у него была шляпа, натянутая на самые уши. Он был небрит, и щеки покрывала седоватая щетина. Его пальцы и усы были желтыми от табака.
«Видно, курит еще больше меня»,— подумал Леван.
И тотчас он услышал голос Элисо:
— Сейчас же брось сигарету!
— Дай докурить!
— Ты же знаешь, я не выношу табачного дыма.
— Знаю.
— Ну и что?
— Ничего.
— Может, ты назло мне куришь?
— Назло?
— Да, назло, назло, назло!
— Нет.
Потом они с Элисо шли по улице. Снег с тротуара был убран и горкой навален по краю. Подмерзший снег хрустел под ногами. Леван нагнулся, обеими руками захватил упругий, как каучук, снег и слепил снежок.
— Не кидай в меня, не то закричу! — Элисо отскочила в сторону.
— Ладно, не буду.
Он подержал снежок в руках, потом бросил его без всякой охоты, бросил — выкинул.
Элисо не выносила ни табачного дыма, ни снега, ни...
— В этом году много снега,— обратился Леван к спутнику в шляпе. И сам удивился: при чем здесь снег?
— Да,— охотно откликнулся тот, снимая шляпу. Видимо, счел знакомство состоявшимся.
Леван кивнул в ответ.
— Это еще что,— продолжал словоохотливый спутник,— снегу еще наметет, будь здоров!..
Трамвай снова остановился.
— Здесь же нет остановки? — обратился владелец газеты к кондуктору.— Или опять новую установили?
— Специально останавливают,— засмеялся пассажир в шляпе и подмигнул Левану.— Мало им остановок.
— Дорогу ремонтируют, потому и остановились,— не поднимая головы, отозвался кондуктор.
Значит, нам сходить?
— Нет, сейчас поедем.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Раздался звонок, и трамвай тронулся. Позванивая, он проехал мимо рабочих, облокотившихся на лопаты.
— Правду сказал человек, что ты к нему придираешься.
Мужчина в шляпе улыбнулся Левану,
«И зачем я ввязался в разговор?» — с досадой подумал Леван.
Видно было, что пассажир настроен поболтать. Такой тип, если увидит, что у тебя есть уши и язык, ни за что не отвяжется.
Но мужчина в шляпе сидел спокойно и молчал. Иногда, когда их взгляды встречались, его лицо расплывалось в улыбке.
Леван снова вернулся к своим мыслям.
Элисо и Леван после свадьбы поехали в Москву. На вокзале собралась уйма провожающих. Все только что встали из-за свадебного стола. Цветы... бутылки шампанского... подарки. Леван держал в руке какой-то белый нелепый цветок и думал, что все смотрят на него. Ему было не по себе. А больше всего он стыдился седой проводницы вагона, у которой слезы блестели на глазах. Элисо не смотрела в сторону Левана, она стояла на ступеньках вагона и, слегка наклонившись, разговаривала с матерью. Она была в дорогой тяжелой шубе, щеки ее раскраснелись. Подвыпивший отец Элисо, обняв каких- то молодых людей, тоже подвыпивших, самозабвенно прикрыв глаза, пел.
«Вот я и женат»,— подумал Леван.
Потом ему вспомнилось, как ребята в институте рассуждали о женитьбе.
— Жена, братец, это совсем другое,— говорил один,— совсем другое!
— А что другое все-таки?
— Ну, совсем не то!
Что было это «другое», пожалуй, никто не знал, но все чувствовали, что «жена» не должна походить на их знакомых девушек.
— Мне казалось, что писатели живут намного лучше,— сказала ему Элисо, когда они возвратились в Тбилиси.— Но ничего, отец нам поможет.
— Нет!
— Как хочешь!..— Немного помолчав, она продолжала: — Я единственная дочь...
— А я говорю — нет!
— Мама беспокоится, что скажут люди.
— Скажи матери, что люди ничего не скажут.
— Будет тебе, Леван!
— Вот так им и скажи, поняла?
— Поняла...
Родители Элисо стыдились и того, что Леван нигде не работал.
Труд писателя в их понимании не был работой. Они
считали его делом несерьезным, больше того — чем-то вроде развлечения. Они словно извинялись перед знакомыми, уверяя их, что Леван скоро поступит на работу, очень скоро.
Элисо, конечно, рассуждала иначе, она своими глазами видела, как Леван работал. Круглые сутки. Она сама стала следить за книгами и журналами. Читала много, старалась понять все, что творилось в литературе. Поэтому, когда затевался разговор о литературе (Элисо удивлялась, что писатели меньше всего говорят именно о литературе), она смело вмешивалась и говорила только то, в чем была уверена. Но все-таки чувствовав лось, что все сказанное было заучено специально.
Выйди Элисо замуж за композитора, она, вероятно, изучила бы историю музыки, ходила бы на концерты и заводила знакомства с музыкантами.
Но сейчас литература была для нее такой же необходимостью, как поваренная книга для домохозяйки.
Элисо старалась, чтобы вокруг Левана все было в полном порядке. Каждое утро она прибирала его стол, собирала разбросанные бумаги и книги. Всегда вовремя был готов завтрак, белоснежная сорочка, выглаженный галстук. Но основной предмет ее забот представляла душа Левана. Элисо становилась все более самонадеянной и смелой, поскольку Леван не противился, она изо дня в день укреплялась в своих правах. Как редкой породы зверя, заключенного в чистенькую клетку, обхаживала она Левана. И, взяв на себя эту почетную миссию, она выполняла ее с большим воодушевлением.
«Неужели и я изменился за эти два года,— думал Леван,— неужели?»
За последнее время его сердце, стало наполняться чувством сожаления, причины которому он не мог никак отыскать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17