— Возвращаюсь из плавательного бассейна,— он провел рукой по мокрым волосам.
— Это отлично,— сказала я,— полезно для здоровья.
— Да,— согласился он. Потом замолчал и снова уставился на меня.
— В чем дело? — спросила я.
— Знаешь, Майя, я все еще люблю тебя, \
— Да что ты!
— И я готов хоть сейчас на тебе жениться,
— Сейчас, сию минуту?
— Да, сию минуту.
— Тогда поехали, чего же мы ждем!
— Майя!
— Поехали!
— Постой, Майя, так нельзя..,
— А чего ждать?
— Но ведь... есть порядок, как же так..,
— А вот так... я не знаю никаких порядков, хочешь, женись сейчас же...
Если бы он взял меня за руку и повел, я бы пошла за ним, потому что ни он, ни я не стоили большего.
Но он все смотрел на меня изумленно.
— Эх, Карло,— сказала я тогда.— Эх! — И пошла прочь.
Он кинулся было за мной, но я не остановилась, я шла так, будто и не слышала его голоса.
Домой идти не хотелось. Мама, наверное, разыскивает меня.
— Где ты была? — спросила мама.
— Нигде...
Я пошла в ванную, чтоб наконец умыться.
— Я спрашиваю, где ты была?
На минуту я представила себе, что стало бы с ней, если бы я сказала правду. Хотя в глубине души я думала, что она все знает. Убежала я вечером и вернулась утром — что тут объяснять? Но в плохое никто верить не хочет, все держатся от него подальше, цепляются за самую явную ложь, она-то не приносит боли, так легче! Я знала: скажи я, что была на луне, она поверит, только бы не услышать того, чего она так боится!
— Я ночевала у подруги.
— У какой?
— Ты ее не знаешь.
Как я могла сказать правду? Всю свою жизнь она читала лекции о морали, учила других, как себя вести. Все у нее было разложено по полочкам и решалось, как задачка по арифметике. И все же именно с ее дочерью приключилось нечто вопиющее, неразрешимое. На какую полочку это положить, куда втиснуть?
— Что с тобой! — закричала мама.
Оказывается, я смеялась — громко, истерически, но
не понимала, что смеюсь, мне. казалось, я просто думаю про себя. Я бросилась ей на шею. Потом увидела, что у меня мокрые руки и пальцы от мыла скользкие.
В Батуми лил дождь. Из окна гостиницы «Интурист» виднелось море, которое металось где-то там, за магнолиями, как зверь в клетке. В гостинице даже днем было сумрачно и прохладно.
Вот уже два дня я не выходила из номера. На третий день дождь перестал, и выглянуло солнце. Я сразу вышла на улицу и спустилась к морю. Мама уехала в Кобулети читать очередную лекцию.
В дремучих уголках парка стояли лужи, а в других местах солнце уже успело стереть все следы дождя. Перед зданием Летнего театра на площади пестрели цветы. Они были похожи на девушек, только что вымывших волосы.
Хотя никто не купался, пляж был полон. Отдыхающие истосковались по солнцу.
Поплавать, что ли, подумала я, но не решилась. Почему-то вдруг представила себе, даже увидела, как тону, погибаю — и никто не спасает меня. Потом я лежу на берегу, такая же посиневшая, окруженная толпой, как в позапрошлом году моя подружка Нани.
Нани, которую снимали в кино, жила в «Интуристе», вместе со съемочной группой, а мы с Кети нашли комнату возле вокзала.
— От нас море так близко, даже ста метров не будет...— говорила Нани.— Я голышом выбегаю из номера — ив воду.
Мы с Кети лопались от зависти. Нани носила шорты, и волосы у нее были острижены под мальчишку. У нас тоже были шорты, но мы не осмеливались в них появляться. Они лежали у нас в чемоданах.
Фильм снимали на пляже. Между столбами, врытыми в песок, протянули веревку, чтобы сдерживать любопытных. Нани с каким-то высоким красивым парнем лежали на песке. Так они лежали примерно с неделю, и их все время снимали. Кети даже похудела от зависти и все нашептывала мне, что у Нани кривые ноги и поэтому она снимается лежа. Но у Нани были стройные, красивые ноги, как у Брижит Бардо, и когда она возвращалась в гостиницу, ее сопровождало не меньше двух десятков ребят, как будто она знаменитый футболист. По городу ее возили на «Волге», и в ресторане она всегда сидела с парнями и громко смеялась, и танцевала с тем высоким красавчиком, и все им аплодировали, так здорово они танцевали. Там же, в ресторане, ее снимали всякие корреспонденты, а мы с Кети сидели, приткнувшись где- то в уголке, и официант не обращал на нас никакого внимания. Мы могли бы уйти, не расплатившись, он бы и не заметил, потому что не сводил восторженного взгляда с Нани.
Вокруг Нани вертелись всякие знаменитые актеры с бородками, похожие на слушателей духовной семинарии. Все они ходили пить кофе в порт, в кабачок для рыбаков и матросов, и Нани там курила американские сигареты, и одну штуку даже подарила Кети. А Кети спрятала ее на память.
Однажды утром, когда мы с Кети взвешивались у самого входа в парк (мы взвешивались два раза в день — утром и вечером), Нани пронеслась мимо на «Волге». Мне почему-то стало неприятно, что она застала нас на весах,— это значит, что мы соблюдаем режим, худеем или поправляемся, словно гусыни на птицеферме, а она...
Машина остановилась совсем близко, Нани вышла и направилась к гостинице, но у входа обернулась и позвала:
— Кети, Майя, идите сюда!
Мы подбежали к ней, хотя до этого и решили держаться независимо: кто она такая в конце концов! На первый же оклик мы бросились чуть ли не наперегонки.
— Девочки, поднимемся ко мне, не хотите?
Не хотим! Представь себе на минуту, что значило для восемнадцатилетних девчонок приглашение в номер кинозвезды, пусть даже эта кинозвезда — их бывшая одноклассница!
Нани занимала две комнаты, одна! А нам администратор гостиницы — высокий тощий дядька — заявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33