Из поколения в поколение славился наш род искусными
костоправами. Последним из них был мой дядюшка Атун.
Бабки и прабабки у нас в роду тоже были чудо-сказочницами и еще повитухами, по нынешним понятиям — акушерками. До самой смерти моей бабушки по матери, до тысяча девятьсот двадцать третьего года, всех новорожденных нашего села принимали женщины нашего рода...
Все это я рассказываю Шуре, которая вдруг объявилась. Она смеется:
— Любишь сказки!..
Я уже говорил, что сегодня девятое января. Двенадцать дней, как мне исполнилось восемнадцать лет. И в записях моих, как сказал, черно...
ГОД ЧЕРНЫЙ— 1942-й
К ОРУЖИЮ, БРАТЬЯ!
Серож насвистывает. Он с виду вроде ^бы подрос, и голос у него окреп.
— Наконец-то мы избавились от бесславной службы.
Село это — истинно уральское, со свойственным Западной Сибири пейзажем, окруженное лесами. Тут и там, как бы недовольные, светятся слабые электрические огоньки. То и дело раздается хриплый собачий лай, тоже недовольный...
Нас разместили в большом деревянном строении.
— Постелей нет,— объявил старшина.
Сахнов весело засмеялся:
— Зачем нам постели? Вшей только разводить! Здесь и без того тепло. Храпанем, аки медведи.
Утро. К нам пришел познакомиться командир части, майор. Высокий человек с открытым лицом, и выправка на зависть. На приветствие его мы ответили стоя, все в один голос. Он присел на подоконник, внимательно оглядел нас.
— Стрелять обучены?
— Нет!..
Он помрачнел. Всех распределили по ротам. Меня, Серожа и Сахнова майор вроде вовсе не приметил. Я забеспокоился: что, если и за людей не считает, а? Однако когда все разошлись по своим подразделениям, майор сказал, обращаясь к нам:
— Вас я направляю в минометную роту, крупнокалиберные минометы — оружие сложное. Там нужны грамотные люди.
Когда мы уже держали путь к месту назначения, Сахнов вдруг сказал:
— С чего майор решил, что я грамотный, ума не приложу? У меня всего-то шесть классов за душой.
— Будет лучше, если ты не станешь уточнять этого,— посоветовал я Сахнову.—Ты боец — вот что главное.
Командиром в нашей минометной роте — лейтенант. Его строгая военная выправка, его заботливое, внимательное отношение к нам расположили меня к нему. Сапоги у него сверкают, грудь перехвачена портупеей; на кожаном ремне блестит золоченая пряжка со звездой. Предметом моей особой зависти были его планшет и пистолет. Именно таким, как наш лейтенант, мечтаю стать я...
— Через два часа получите орудие, а пока постригитесь, побрейтесь,— сказал командир.
— А парикмахерская тут есть? — спросил я.
Он с укоризной взглянул на меня и сказал:
— Сами должны уметь бриться. Раздобудьте бритву, и через час явитесь ко мне бритый.
Легко сказать. А если я никогда еще не брился?..
Сахнов дал мне свою бритву. Я попросил было, чтоб он меня побрил, но Сахнов отказался.
— Учись, сынок. Лейтенант ведь приказал.
Деваться некуда. Пришлось самому взяться за незнакомое дело. Да это же экзекуция! И все на собственной шкуре!.. Каково, а? Раздирая в кровь лицо, я кое-как справился и облегченно вздохнул. Пошел доложиться лейтенанту.
— Сами побрились?—спросил он.— Молодец!
Это было мое первое поощрение от командования.
Серож добыл мне бритву и помазок.
Сахнова назначили заряжающим, меня — наводчиком, а Серож подносчик мин. Все трое — в одном расчете.
Миномет — оружие новое не только для нас. Командир нашего расчета, сержант, тоже не очень с ним знаком. Сахнов недоуменно развел руками, стоя над еще несобранным минометом.
— Что нам теперь делать? И зачем только меня поставили заряжающим?
Вместе с орудием нам выдали руководство и описание материальной части миномета. Я начал читать его, пытаясь разобраться, что к чему. Сахнов и Серож помогали мне. Наконец нам удалось свести концы с концами и, сладив три наиболее крупные части и множество мелких деталей и винтиков-шпунтиков, собрать и зарядить наш миномет.
Спустя три дня перед всей нашей ротой мы с Сахновым испытали свое орудие. С третьего удара нам удалось поразить условную цель, находившуюся в двух километрах от нас.
Классное орудие — миномет, только уж больно тяжелое. И ствол, и лафет, и тренога — все у него неподъемное. Я как наводчик таскаю на себе ствол, а это ни больше ни меньше —целых тридцать пять килограммов. В иные дни километров по пятьдесят — шестьдесят отмахиваем, а я все с ней, с ненаглядной своей ношей. К тому же еще винтовка, лопата, противогаз, всякие специальные приспособления для наводки и прочее. В общем — обычная жизнь готовящегося к бою солдата. Наконец я избавился от ощущения своей ненужности, никчемности. Теперь-то я человек, у меня есть оружие.
Дело у нас нелегкое. Подъем в шесть утра. В исподнем выскакиваем на улицу, прямо на снегу делаем зарядку. Потом умываемся-обтираемся ледяной водой, одеваемся и строем идем на завтрак.
День, весь целиком, проводим на полигоне. Возвращаемся в десять вечера и опять же строем — на ужин. И туда и обратно непременно с песней, Сахнов знает только одну-единственную песню.
...Я сиротка бедная, Бездомная птица...—
поет он.
И хотя это не какой-нибудь марш, мы дружно подхватываем:
«,.Я сиротка бедная..,
Отбой в одиннадцать. Нелегкая жизнь, но мне она по сердцу. И никогда еще я не чувствовал себя таким здоровым, бодрым.
Сегодня третье февраля. Месяц и шесть дней, как мне восемнадцать лет. От записей моих веет воинственным духом.
САХНОВ ЗАГРУСТИЛ
Нам выдали новое обмундирование.
Ватные брюки, телогрейку и шинель, оставшиеся у меня еще от стройбата, я свернул и сунул в вещмешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88