— Тебе не приходилось слышать о перевоплощении?— насмешливо спросила Чедна.—Не станешь же ты утверждать, что она приходится этому старому распутнику дочерью? — Теперь в ее голосе звучал сарказм.
Должен признаться, я никак не могу понять, откуда у женщин это особое, шестое, чувство. Но сейчас, не получив доказательств, я не хотел сдаваться и потому заявил:
— Семь раз проверь, прежде чем высказывать о ком-либо суждение!
— Вы заметили, как девушки похожи друг на друга?—спросил Джордже.
- На первый взгляд—да,— согласился я и обратился к Чедне: — Не хочешь ли ты сказать, что Юлия—наша Розмари?
— Глупо! — поморщилась Чедна.
До самого Шидского мотеля мы не произнесли ни слова. А в Шидском мотеле я ликовал! Расплачиваясь за кофе, я увидел в дверях румяную физиономию Адольфа Штрауса.
— Откуда он здесь взялся? — подумал я вслух.
Штраус придерживал раскрытую настежь дверь, пропуская девушку из «мерседеса». Все, о чем я мог лишь догадываться, поглядывая на нее украдкой, пока она сидела в машине, теперь предстало во всем своем великолепии.
На девушке была блузка, украшенная сербской народной вышивкой, скорее всего приобретенная в лавочке кустарного промысла, и черные бархатные брюки, которые подчеркивали красоту ее длинных ног и всего прочего, что имело непосредственное отношение к этим ногам. Надо признать — девушке было чем покрасоваться!
— Какое удовольствие видеть вас снова! — Штраус развел руки, словно собирался всех нас обнять.
— Как вам удалось так быстро добраться? — спросил Джордже, вставая.
— Ваш Ромео дотащил нас,— ответил немец и, подталкивая девушку вперед, сказал: — Позвольте вам представить мою дочь!
Я бросил на Чедну. торжествующий взгляд. Она же — дьявол, а не женщина! — с ангельской улыбкой протянула руку прелестному созданию и приветливо произнесла:
— Чедна!
С ответной улыбкой, которая сделала ее еще красивей, девушка пожала протянутую руку и в свою очередь представилась:
— Розмари!
Теперь я ожидал торжествующего взгляда Чедны, но она словно забыла о нашей перепалке в машине. Она подала руку Штраусу, который галантно ее поцеловал.
Что мне оставалось? Как истинный джентльмен, невзирая на юный возраст Розмари, я приложился к ее ручке.
— Равник, Предраг Равник,— назвался я.
— Представитель прессы,— добавил Джордже. Девушка ласково взглянула на меня, и мне почудилось, будто зрачки ее расширились.
— Моя дочь, к сожалению, не знает сербского — ни бе ни ме, как говорится!
— Разве она родилась не в наших краях? — спросила Чедна.
— О нет! — ответил Штраус.— Мы уроженцы Баварии. Она родилась неподалеку от Штутгарта в канун знаменитого покушения на Гитлера в Мюнхене. Ей уже семнадцать,—добавил он гордо.
— У вас очень красивая дочь! — не сдержался я, высказав вслух то, что думал.
— Совершенно с вами согласен! — отозвался не без удовольствия Штраус.— Разрешите мне угостить вас по случаю нашего приятного знакомства... Куда же вы? — обратился он к вставшему из-за стола Джордже.
— Мне нужно заправить машину,— ответил тот.
— Мы могли бы немного посидеть,— угадала мои мысли Чедна.
— Не возражаю,— согласился Джордже.— Для меня закажите еще кофе.— И он направился к выходу.
— А что вы будете пить? — обратился я к Розмари. Она смотрела на меня непонимающим взглядом. Штраус расхохотался.
— Лимонад, конечно,— сказал он, когда приступ смеха прошел.— А вы? Что угодно вам, прекрасная госпожа? — спросил он у Чедны.
— И я лимонад, да, Розмари? — повернулась она к девушке, которая вдруг тоже стала смеяться — вероятно, для того, чтобы продемонстрировать свои зубы, словно позаимствованные с рекламы «Колинос».
— А мне двойной коньяк,— сказал я терпеливо ожидавшему официанту.
Это был средних лет человек в черном, старом, но еще приличном костюме. Несомненно, плут и отличный знаток клиентуры — пьяниц и бродяжек, задир и весельчаков, добряков и наивных простаков...
— У нас есть настоящая препеченица.
— Мне коньяк, препеченица—вам.
И тут к нам присоединились наши старые знакомые. Теперь мы опять были все вместе: Джордже вернулся и ресторан с Ромео и его пассажирами.
— Это моя Джульетта2,—сорокой трещал Ромео, держа за руку девушку, щеки которой слегка порозо вели.
Наш храбрый партизанский повар, гроза кошек и лягушек, явно был в ударе. Вокруг шеи он обмотал шелковый шарф. При виде Розмари в его зрачках вновь вспыхнули зеленые огоньки. Он воскликнул:
— О мама миа, еще одна Джульетта! — И, поклонившись Чедне, добавил: — Глаза несчастного Ромео видят три Джульетты.
— Двух — с голубыми глазами и одну—черноглазую,— уточнил я.
Все засмеялись.
— Позвольте представить наших друзей,—сказал Джордже.— Ромео вы знаете. А это наши симпатичные студенты: Юлия...
— Юлиана,— поправила его девушка.—Юлиана Катим.
— Нет! Нет! — воскликнул Ромео.— Не Юлиана! Юлия, Джульетта! Так лучше...
— Нино Веселица,—назвал себя юноша.
Должен признаться, Нино мне понравился с первого взгляда, еще когда остановил нашу машину и, заботясь о Юлиане, попросил нас подвезти девушку. Его длинное некрасивое лицо чем-то напоминало физиономию знаменитого Фернанделя. Он смущенно улыбался и тщетно подыскивал слова, чтобы вступить в общий разговор.
— Вы так бледны,— обратился Штраус к Юлиане,— нам надо выпить рюмочку чего-нибудь крепкого. Красное вино или коньяк?
— Коньяк,— ответила девушка, и на ее измученном лице появилась улыбка.
— Вам тоже? — спросил я Нино.
— Нет... я...— забормотал юноша.
— Значит, два коньяка и кофе для Ромео,— заказал я, не отводя глаз от свежих губ Розмари, потягивающей через соломинку лимонад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33