Принес себя в жертву, как говорится...
— Благодарю вас, доктор, - сказал Боб. — Простите меня. Я действительно болен. Я действительно нуждаюсь в вашей помощи.
— Отныне я усилю свой надзор за вами, — сказал врач. — Я буду определять каждую вашу минуту и каждый шаг. И вы даже не вздумайте протестовать или сопротивляться. Между прочим, у меня довольно сильные руки. Имейте это в виду.
Боб поднялся к себе, расположился поудобнее на постели и записал в дневник:
«Истинный мученик никогда и не хочет быть мучеником, он просто-напросто осужден им стать; он вынужден стать им вопреки собственной воле. Мучеников всегда делали, делают их и сегодня. Делают те, кто по слепоте и за отсутствием воображения пытается заглушить голос правды.
Эта навязанная мне роль выше моих сил, никто не спрашивал на этот счет моего мнения, и я ни у кого не просил себе этой роли.По статистике, кажется, выходит, что более семидесяти процентов философов и религиозных деятелей, начиная с древности и кончая восемнадцатым веком, годами томились в тюрьмах или в изгнании, а умирали во время бегства или насильственной смертью.
Цена, которую платили они в прошлом за то, что не сдавались и высказывали вслух свои убеждения, едва ли была когда-либо меньше сегодняшней.Значит, если сегодня мы рискуем отстаивать то, во что верим, мы оказываемся в результате в весьма достойной компании таких людей, как, например, Сократ, и даже еще более великих».
Он встал, бесцельно побродил по комнате, потом вспомнил про свое ежедневное занятие. Подошел к телефону и набрал какой-то номер.
— Алло, это откуда?
— Что, что?
— Откуда, я спрашиваю?
— Почтовое отделение.
— Скажите, пожалуйста, есть ли на мое имя письмо до востребования ?
— Но я не знаю вашего имени.
— Ах, верно, извините...
— Ну говорите, я слушаю.
— Вы очень заняты?
— Да, очень.
— Я вам мешаю?
— Да, уже мешаете.
— Вы знаете, я нахожусь не на первом этаже...— сказал Боб. Он посмотрел в зеркало, на погрустневшее свое лицо, состроил себе гримасу и, как обычно, добавил: — Я вам никогда больше не стану мешать... У меня нет никаких денег в банке... Я давно закрыл свои счета...
Он опустил трубку, постоял на месте, потом снова вернулся к своему дневнику.«Можем ли мы доверять физикам? То есть отложат ли они свою работу, чтобы тем самым помешать деятельности военных и политических организаций? Согласятся ли они пожертвовать своей «первой любовью», отказаться от всякого финансирования их исследований, от всякой помощи правительства? Если бы у них хватило на это силы, мы были бы в безопасности.
С одной стороны, я видел успехи науки, а с другой — наблюдал упадок нравственности на нашей земле.Я хочу припомнить сейчас несколько строк из библии и на этом поставить точку.«Блаженны кроткие; ибо они наследуют землю. Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут. Блаженны миротворцы; ибо они будут наречены сынами божьими».
Вдруг дверь открылась, и вошла Лили. Она остановилась, запыхавшись, у порога комнаты и посмотрела на Боба ненавидящими глазами.
— Что случилось, Лили? — поднялся он ей навстречу.
— Ты подумал обо мне после того, как мы расстались?
— В каком смысле? Что ты хочешь сказать?
— Не подумал ведь? Ну конечно же не подумал!
— Лили, честное слово, я не понимаю...
— Я для тебя существую или нет? Я хоть что-нибудь для тебя значу или нет?
Боб заметил, что Лили надела новое платье и туфли на высоких каблуках. Переменила и прическу. Две короткие косички с тоненькими лентами.
— Слушай, я ведь тебе нравлюсь, правда? — совсем уже разозлившись, крикнула Лили.
Боб улыбнулся.
— Я знаю, что нравлюсь. Я сегодня утром это почувствовала. Помнишь, когда разыгрывала для тебя незнакомую девушку...
— Да,— еще шире улыбнулся Боб,— помню.
— А почему же не говоришь? Почему не признаешься?
— Лили...
— Ну что ты торчишь? — сказала она с ненавистью. — Обними меня сейчас же!
Боб подошел к ней смущенный, взял мягко за руки и притянул к себе. Он обнял ее, и она вся прижалась к нему и начала молотить его по спине кулаками.
— Я боялся, что ты скажешь «нет», — прошептал ей на ухо Боб,— это было бы ужасно...
— А если бы я не сказала?
— Это тоже было бы ужасно. Я знал бы, что у тебя нет другого выхода. Нет выбора. А у меня — соперника.
Боб поцеловал ее и еще крепче прижал к себе.
— Боб...
— Что?
— Может, мне уйти?
— Зачем?
— Я пойду... Я лучше пойду...
— Хорошо... Сейчас...
Боб снова поцеловал ее долгим поцелуем. Потом осторожно, медленно, благоговейно снял с нее платье и аккуратно повесил его на спинку стула.Лили стояла перед ним стройная и длинноногая, притихшая и беспомощная.Боб взял ее на руки и понес на постель.В комнате уже стемнело, и очертания предметов стали тяжелыми и густыми.
Была тишина, бесконечное мгновение тишины.Потом:
— Боб, зажги свечу... Боб, я хочу тебя видеть... Боб, мне не стыдно... Боб, я люблю... Боб, ты понимаешь, мне совсем не стыдно... Боб, я люблю тебя... Боб, я хочу тебя видеть... Как хорошо, правда, Боб, что я такая бесстыдная...
Они лежали на кровати при свете свечи. Лежали, чуть отодвинувшись друг от друга, с ощущением честной и чистой усталости, с полнотой самого обыкновенного и простого счастья, за которым не таилось никакого другого смысла, никакой другой глубины.
— Боб... у тебя в дневнике есть обо мне хотя бы строчка?
— Если хочешь, будет.
— Конечно, не хочу... Молчание.
— Боб... А это... это было не упражнение? Может, ты боялся, что и это забудешь?
— Я тебя боялся. Ты была для меня последней чертой. Дальше, за тобой — ничего...
Снова молчание.
— А теперь ?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50