— Здравствуй,— протянул он Хельви свою сильную руку.
— Добрый день.
Лапетеус отвел ее чуть-чуть в сторону от других и сказал:
— Давно не видались. Время прямо летит. У вас хорошая фабрика. По выполнению плана одна из самых передовых в области. Штурмовщина еще бывает, но... Я знал, что ты здесь работаешь.
— Фабрика хорошая.
— Я порой завидую людям, которые непосредственно принимают участие в производстве, делают что-то своими руками. Так сказать, мужчинам и женщинам от станка. Они конкретно видят, могут пощупать рукой плоды своего труда. Нигде я не чувствовал себя так естественно, как в лесу, с пилой в руках.
Хельви еще острее, чем во время его выступления, почувствовала, что Андрее сильно изменился. Раньше он не был таким самоуверенным и разговорчивым. Почему он так говорит? Делает вид, что он свой человек, или действительно хочет им быть?
Они обменивались пустыми словами. Видимо, и Лапетеус понял, что им нечего больше сказать друг другу, и перевел разговор на общих знакомых.
— Майор Роогас уехал из Вильянди. Почему, этого я в толк не возьму. Он мог быть уверен в моей помощи А Паювийдик недавно приходил ко мне в исполком Жаловался. В ближайшее время посмотрю, что у него там стряслось. Хаавнк делает карьеру — его перевели в редакцию центрального органа. Ну, перо у него бойкое. Не повезло Пыдрусу.
— Пыдрус нуждается в поддержке,—сказала Хельви.
— Он сам во многом виноват,— произнес Лапетеус.
— Ему не позволяют работать даже учителем. Что же ему делать? Пригласи его к себе, поговори с ним. Вдруг сможешь помочь?
—- Из школы ему все же придется уйти,— заметил Лапетеус.
— Он учитель. Учитель математики.
— Школа не единственное место работы для такого человека, как он.
— Конечно, он справился бы и... с пилой. Но у нас не так уж много педагогов.
— Пыдруса выгнали из партии,— холодно сказал Лапетеус.— Защита его была бы приятельской политикой и ничем иным.
Хельви покачала головой.
— Пыдрус остался коммунистом. Он всегда был им.
— Я в этом больше не убежден.
— Ты это серьезно? — Она испуганно посмотрела на Лапетеуса.
— Да,— спокойно подтвердил он. Хельви беспомощно молчала. Лапегеус огляделся вокруг.
— Вашей фабрике нужен новый производственный корпус.
Хельви не захотела менять тему разговора.
— Не можешь ты так думать! — взволнованно сказала она.— Не можешь! Я не верю тебе.
— Раньше я о нем не все знал.— Голос Лапетеуса звучал недовольно. — Он сочувствовал всяким буржуазным деятелям. Смотрел сквозь пальцы, когда деятели пятсовских времен 1 заправляли в школах. Игнорировал произведения классиков марксизма-ленинизма. Пионерская и комсомольская работа его не интересовали. В конце концов, почему фашисты не расстреляли его отца?
Перерыв окончился.
Председатель месткома стоял в дверях и приглашал всех на концерт.
К Хельви и Лапетеусу подошли директор и председатель комитета профсоюза.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
В один из обходов Лапетеус удивил хирурга просьбой — пусть скажет, что с ним будет. До сих пор он ничего не спрашивал о своем здоровье ни у хирургов, ни у терапевтов. Если к нему обращались, он отвечал од-ним-двумя словами. Врачам не нравилось упрямое молчание Лапетеуса. Они пытались разговорить его, пробудить в нем интерес к своему здоровью, но это не давало результатов. Поэтому врач был поражен, однако виду не подал.
— Недели через три-четыре отправитесь домой,— сказал он как можно убедительнее.
1 Пяте — последний президент буржуазной Эстонии.
Лапетеус пристально посмотрел на него.
— Ваше состояние было довольно-таки критическим,— продолжал доктор, которому показалось, что больной снова застывает в прежнем безразличии. — Человек послабее не устоял бы. У вас редкостное здоровье. Просто на удивление крепкое сердце. Сердце-то вас и спасло. Теперь самое тяжелое уже позади. Скоро вы начнете поправляться гораздо быстрее.
Лапетеус измученно закашлялся. Кровь ударила ему в голову, дыхание стало хриплым. Перевел дух и потребовал:
— Говорите правду. Врач спокойно произнес:
— Опасности нет. Конечно, полное выздоровление потребует еще времени, но в том, что вы поправитесь, нет больше пи малейшего сомнения.
— Что у меня с легкими?—В голосе Лгпетеуса слышалось едва заметное волнение.
Он все еще дышал с трудом. Несколько часов в день получал кислород.
— Тяжелое сотрясение груди. Сломанные ребра повредили плевру и легкое, это вызвало эмпиэхму, пневмоторакс и гемоторакс. Или, говоря на обычном языке, внутренние кровоизлияния, воспаления и очаги нагноения. Ваши легкие и сейчас не совсем чисты. Нужно будет сделать пункцию, возможно —вмешаться хирургически, но все это уже, так сказать, обычный путь. Вероятно, после выхода из больницы вам потребуется еще длительное лечение где-нибудь в специальном санатории.
Лапетеус криво усмехнулся.
— Длительное лечение в специальном санатории...— насмешливо повторил он.— Я не ребенок.
Хирург заставил себя успокаивающе улыбнуться.
— Разрешите уж определение лечебного режима сохранить все же за нами, врачами.
Лапетеус разволновался:
— Я убил человека! Вы ведь... знаете это? Каким-то странным взглядом, одновременно изучающим и придирчивым, следил он за тем, какое впечатление произведут его слова.
Врачу показалось, что рассудок пострадавшего не совсем в порядке.
— Вы никого не убили,— несколько неуверенно произнес он.— Несчастье не убийство.
Лапетеус дышал прерывисто, словно хватал воздух.
— Перед законом... я... виноват... в смерти... человека,— сказал он, с трудом произнося слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75