Тийя не проси; взять ее на руки или поцеловать, Тийя никогда не на него таким взглядом, как Милли, с Милли них совсем другие отношения. Аннеса еще никто никогда так не приглашал, и он боялся, что не сумеет вест себя как следует. Отдает ли вообще Милли себе отче, сознает ли, что она делает? Хочет ли Милли его; мужчину или она просто с ума сошла? И ее курение — тоже сумасшествие, она ведь больна; ее состояние гораздо тяжелее, чем у пего, Аннеса. Врачи рекомендую легочным больным бросать курить, а Милли курит санатории! Милли иногда как безумная, безумие и сегодняшняя ночная затея. Он обязан был отказаться, отказаться ради самой Милли, он ведь может ее скомпрометировать, может причинить ей вред, больные должны беречься. Он и Милли уже не дети, они не должнм играть с огнем. Но если это у Милли не только порыь, увлечение, а что-то гораздо большее? Этого большего Аннес и боялся, и жаждал. Впервые Аннес спросил себя — любит ли он? Думая о Тийе, Аннес не анализг-ровал своих чувств, он просто тосковал по ней, страдав, когда девушка от него отвернулась, и мучился этим д » сих пор. Тийя вспоминалась ему чаще, чем он того хотел бы, ведь каждый раз, когда его мысли обращались к Тийе, ему делалось грустно. Даже сейчас, когда Аннес с волнением ждал полуночи, Тийя пришла, пришла и никак не хотела уходить. Из-за нее Аннес и спрашивал себя, любит ли он Милли, и не мог ничего ответить. Он только знал, что с Милли ему хорошо, что поцелуи Милли словно жгут его, он искал ее близости.
«Если ты еще не начал, не зевай!» Эти слова Пую тоже вспомнились Аннесу, и ему стало стыдно, что он не дал пекарю по морде. Только равнодушный и подлый человек терпит, когда о его друге говорят пошлости. Пую был самый обыкновенный бабник, циничный негодяй, который к любой девушке относится как к уличной проститутке. А может быть, Пую уже и сам начал? Даже такое опасение шевельнулось в душе Ан-неса, но он тотчас же подавил его. Милли не из тех девиц, которым только кивни — сразу бросятся на шею.
С каждым часом Аннес все больше нервничал. У него не было часов — как ориентироваться во времени? Сумеет ли он так тихо одеться, чтобы соседи по палате не заметили, а если заметят, что им сказать? Тревога сменялась порывами нежности, в такие минуты Милли и счастье сливались в одно понятие.
— Померяйте-ка температуру,— посоветовал ему господин Лилиенталь, когда было без четверти одиннадцать.— У вас, наверно, жар.
Аннес покраснел, он был еще слишком молод, чтобы не краснеть. Обычно советы чиновника его раздражали, однако на этот раз он воспринял их спокойно. Сейчас господин Лилиенталь даже казался ему симпатичным, Аннес, возможно, и сунул бы градусник в рот (здесь требовали, чтобы больные меряли температуру через рот), но побоялся, что термометр действительно покажет повышенную температуру. Он был точно в лихорадке, лицо его пылало, все тело горело.
Наконец Брант погасил верхний свет. Он сделал это в одиннадцать часов — таково было строжайшее требование господина Лилиенталя, который в точности придерживался внутреннего распорядка санатория.
Брант вскоре заснул. Потом задремал и аптекарь — как казалось Аннесу, примерно в половине двенадцатого. А господин Лилиенталь все время ворочался с боку на бок и даже не думал засыпать. Аннес вспомнил, что чиновник жаловался врачам на бессонницу, и подумал: ну, все пропало. Лилиенталь заснет не раньше пяти часов, а так долго Милли ждать не станет.
Был уже, как считал Аннес, второй час ночи, когда он решился встать. Натянул брюки дрожащими руками, никак не мог в темноте попасть в рукава сорочки, свитер надел навыворот. Но туфли он нашарил ногами сразу и начал потихоньку пробираться к дверям. Когда он открыл дверь, кровать господина Лилиенталя заскрипела — тот, видно, все еще не спал. Теперь Аннесу показалось нелепым, что он крадется как вор, и он вышел из палаты без всяких предосторожностей. Мог бы даже засвистеть, ему все было нипочем — такое нашло на него настроение. Раньше он думал для маскировки зайти в мужскую комнату, но сейчас это показалось ему пустой мальчишеской уловкой. Милли заслоняла собою все, даже опасение, что он может попасться; если Ан« нес и нервничал, то уже только из-за Милли. Нельзя бросать на нее тень, ведь Милли придется еще долго лечиться, Милли серьезно больна. Он должен беречь Милли, она хорошая девушка, лучше всех, кого он знал. Тут ему вспомнилась Тийя, но тотчас же и забылась —- сейчас над ним властвовала Милли. Милли — взбалмошное существо, или... Дальше Аннес не думал, боялся думать: если думаешь, и надеешься, и веришь, все получается наоборот. В таких вещах Аннес был суеверен, хотя и считал себя убежденным атеистом и материалистом.
Ему пришлось пересечь вестибюль. Вестибюль и сто« ловая делили санаторий на две половины, но столовую вечером запирали. Вестибюль был самым опасным местом, здесь Аннес мог натолкнуться на дежурную сестру. Он надеялся, что сестра уже спит. Вдруг его левый каблук стукнул по каменной плите вестибюля, пустое помещение отозвалось эхом, как эстрадная раковина. Самым разумным было бы снять туфли, но Аннес не снял. Если уж суждено засыпаться, так и хождение в одних носках не спасет. Он лишь показался бы смешным. О господи, откуда только берутся такие идиотские мысли?
По лестнице, ведущей в женское отделение, Аннес все же поднялся на цыпочках. Сердце громко билось, по телу пробегала дрожь. Не столько от страха, сколько от мысли о том, что его ожидает.
И вот наконец он у двери семнадцатой палаты. Какой-то голос подсказывает ему, что разумнее всего уйти, что Милли и правда отчаянная: только отчаянная Девушка с помутившимися от жара мыслями могла его позвать к себе ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62