Со студенческих лет, когда Аброр и Шерзод частенько сражались за шахматной доской и когда каждый неудачный ход Аброра вызывал радость соперника, почти неприличную.
Ну, а он сам, Аброр, совсем чист в отношении своем к Шерзоду? Не завидует ли однокашнику? Иногда Аброра даже удивляло постоянство того душевного напряжения, с которым он следит за Шерзодом. Чуть только зарубцевалась ранка, нанесенная бахрамовскими притязаниями на Вазиру,— так эта история с премией! Притупилась и эта боль — так на тебе, будто назло, около дома, можно сказать — под носом, развернулась эта стройка кооперативного дома!
Чисто и просторно было во дворе раньше. А сейчас «Жигули» у подьезда не поставишь. Домой приходится добираться через горы земли, груды булыжника, с осторожностью шествуя вдоль деревянного забора.
— Зафар, не вздумай на самокате по улице разъезжать!
— А где же мне кататься? — спрашивает Зафар, вылезая из машины и недовольным взглядом окидывая деревянный забор.— Здесь стройка...
— А тротуар?
Дети привыкли к простору двора, им, конечно, тесно на этой полоске грязного асфальта между стеной дома и высоченным деревянным забором. Но Зафар покорно соглашается:
— Хорошо, папа... До свидания!
Аброр взглянул на часы — он уже опаздывает на работу — и поспешно отъехал. Асфальтовая дорожка, огибая дом, выводила к магистрали. Но за углом, поперек дорожки, стал землеройный трактор — готовили траншею под водопровод. Аброр дал задний ход, собираясь объехать дом с другой стороны, но тут из-за деревянного забора, натужно урча, вылез тяжелогруженый самосвал. В его кузове горой-конусом возвышался свежевынутыи грунт, из-под колес летели комки глины. Увесистый ком ударил в капот «Жигулей», брызгами запачкал лобовое стекло. Аброр затормозил, стал осторожно вылезать из кабины — не ругаться с водителем самосвала (тот уже удалялся, устилая за собой путь песком и глиной), а просто очистить стекло от этого «бахрамовского ошметка», как выругался он в сердцах. И снова ожило перед глазами недавнее: бегущие к самолету, совсем рядом, Вазира и Бахрамов... Снова в душе колыхнулась давняя гнетущая злость...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Самолет летел над плотными слоями облаков, в совершенно чистом, залитом ослепительным солнечным сиянием небе. Было покойно и приятно.
Откинули укрепленные на спинках кресел столики, приступили к завтраку, поданному на легких голубоватых подносах.
Шерзод, стараясь не задеть соседку, протянул руку за пластмассовым стаканчиком с чаем. Вазира заметила, как на безымянном пальце по руки блеснуло обручальное кольцо.
Курица была мягкой, рис хорошо проваренный. Вазира сказала: Неплохо, правда? Во всяком случае, Аэрофлот кормит вкусней, чем иные рестораны. Или это мне только кажется?..
Да нет, вы правы. Мне тоже нравится.— Шерзод готов был поддержать разговор о еде.
А вот чай похуже, верно?
Вообще-то говоря... да,— согласился Шерзод и тут же рассмеялся. «Вообще-то говоря»! Вообще-то говоря, он бы хотел перевесы беседу в другое русло.
Белозубая улыбка очень шла Шерзоду, молодила его. Правда, над висками волосы немного поредели, да и под глазами появилось немало морщин. Брови тоже утратили былую мягкость, заметно отросли и погрубели.
Вазира не успела отвести взгляд— Шерзод перехватил его. Чувство приятной успокоенности, естественности оставило их. Вазира ела курицу совсем бесшумно. Шерзод сначала допил чай, потом тоже взялся за курицу.
— А в самом деле — ничего!..
— Вы помните, Шерзод, как на Чимгане мы делали шашлык из куропаток?
— Где? — Шерзод повернулся в кресле, насколько позволял это сделать столик, прямо взглянул в сверкающие черные глаза Вазиры.
— А у Двенадцати ключей! Я-то вот помню.
«Не меня — Аброра помнит»,— подумал Шерзод. Ведь это Аброр тогда настрелял горных куропаток — кекликов, а шашлык ели все, и все от души нахваливали охотника и повара.
— Знаем, знаем,— усмехнулся Шерзод,— ваш супруг из удачливых охотников.
Прозрачный намек на былое соперничество за нее, Вазиру? Аброр оказался победителем. Но почему же Шерзод улыбнулся так снисходительно? Дело далекого прошлого, не таких, мол, красавиц потом видели?
Вазира почувствовала, что вот-вот начнется тот серьезный разговор, которого опасалась и от которого, как она понимала женским чутьем, уйти было нельзя.
Самолет мягко и незаметно сделал вираж; яркий луч солнечного света из иллюминатора сдвинулся к креслам и упал на лацкан пиджака Шерзода. Лауреатская медаль отразила его, и луч жарко стрельнул в глаза Вазиры... Снисходительный тон — скажи пожалуйста... Да ее Аброр тоже мог бы стать лауреатом, не выступи в защиту Юлдашева так благородно и так... неуместно.
Вазира тщательно вытерла руки салфеткой. Повернулась снова к собеседнику:
— Но зато вы оказались в числе удачливых лауреатов!
— Ваш муж хотел лишить меня и этого.
— Потому и был наказан судьбой. Нет, кроме шуток, я считаю, что в той деликатной ситуации Аброр повел себя не вполне тактично. Я ему говорила об этом.
Будто в доказательство искренности своих слов Вазира протянула руку к Шерзоду и тронула его лауреатский значок. Приятны, что тут скрывать, приятны были ему и слова ее, и нежное прикосновение.
— Я восхищен вашей независимостью, Вазира! Право же, Аброр еще должен до вас дорасти.
Вазира чувствовала, как настойчиво Шерзод отделяет ее в разговорах от мужа. И тем настойчивее, чем дальше уносил ее от Аброра самолет. Ей почему-то стало боязно.
— Кое в чем и я должна дорасти до него.
— Я так не думаю... А все-таки, примерно, в чем? Вазира ответила не сразу:
— В совестливости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97