— Еще за десять лет до него по генеральному плану застройки Ташкента берега Бозсу предназначались для зоны отдыха.
Агзам-ата понимал правоту сына. Общую правоту. Но горько было сознавать старику, что его Аброр и его Вазира сами как раз из тех людей, чья работа, оказывается, делает неизбежным разрушение их милого дома, в котором прошла долгая, но ведь не кончающаяся сегодня-завтра жизнь. И потом, не вся правда за Аброром, не вся!
— Благоустраивать район — да, предусмотрено!.. А зачем арыки губить, нашими руками выкопанные? Я тридцать лет поливал и растил в Ташкенте деревья, а такие, как ты, умники взяли да и вырубили их одним махом... Столько арыков уничтожили! А что дали вместо них? Асфальт и бетон? Где ваши новые сады, где обещанные райские кущи?
Аброр понимал, мало того — разделял душевную боль, которая терзала старика. До землетрясения Агзам-ата был известным в Ташкенте мирабом1. Под его началом работали больше двадцати человек. Они следили за своевременным орошением деревьев и цветников. Агзам-ата умудрялся проводить воду и туда, где ее отродясь не бывало: глядишь, на голом, прожаренном знойным солнцем пустыре деревца начинали шуметь—робко, но внятно. Люди говорили: «Агзам-ата заговор знает... Агзам-ата может заставить воду и в гору течь». Мираб-ское мастерство отца не раз восхищало и Аброра. «Вот и нынешнее русло Бозсу проложили некогда такие же искусные мастера,— думал он.— Прирожденные мирабы».
Мираб Агзам некогда любил ходить пешком по ташкентским улицам. Особенно летом. Шел бы и шел по тротуарам — в густой тени высоких деревьев, что выстроились в бесконечные ряды, под веселое журчание воды в арыках. За определенными улицами закрепляли определенного рабочего, обязанного следить, чтоб на его участке всегда было достаточно воды. Идет, бывало, Агзам-ата по пешеходной тропе, слушает говор воды... чуть где он смолк — мираб направляется туда. Обнаружит, что пересох арык или русло илом занесло, что деревья без воды начинают вянуть,— немедленно за поливальщиком, гневный, решительный. А если помощь окажется нужной, сам первый и поможет. Глядишь, и ожил снова арык, весело зажурчал, зазвенел тугой поток.
— Видно, прошли времена мирабов! Были поливальщики, теперь силесари!..— Агзам-ата невольно, а скорей даже намеренно исковеркал слово «слесарь».— Нам до силесарей далеко, тянуться да тянуться. Хотя... возьми этот двор... В зелени вроде весь, ухожен неплохо, а?.. Дай его вам, силесарям, в два счета превратите в пустыню! Железобетона здесь понатыкаете!.. У меня сердце кровью обливается, сынок.
Аброр нервно проглотил слюну: непросто опровергнуть сейчас отца, очень непросто.
1 Мираб — лицо, ведающее распределением воды в оросительной системе
— Отец, вы меня не валите в одну кучу с теми, торопыгами, кого я и сам терпеть не могу. Я хочу, чтобы берега эти были в десять раз зеленее и краше, чем нынче. Кстати, сегодня я опять столкнулся из-за этого с нашим директором.
— Что толку от твоих споров и схваток! — буркнул Шакир, глядя в землю.— Переселяться надо... не тянуть с этим делом.
— А где вы квартиру получаете, известно?
— В Юнусабаде выделяют, в новом жилмассиве.
Ханифа почувствовала, что наступает самый ответственный миг на семейном совете, и тоже взобрался на чорпою.
— В новых домах все готовое,— сказал Аброр, посмотрев на мать.— Ни о дровах, ни об угле на зиму думать не надо. Холодная и горячая вода, газ...
— А летом? — перебила Ханифа-хола.— А карабкаться на чет-вертый-пятый этаж да спускаться оттуда?
— Дадут и на нижнем, если попросишь,— Шакир гнул свое: скорей бы, скорей получать новую квартиру, не тянуть с переездом.
Агзам-ата молчал, сидел, склонив голову да привычно пощипывая бородку.
— Это что же выходит,— продолжала упорствовать Ханифа-хола,— бросай такой ухоженный прохладный двор и давай-ка жарься в вашем доме — душном и раскаленном?.. А тут свадьба на носу. На троих-то нам всего две комнаты дадут. Сколько туда гостей поместится? И двора нет, где бы можно курпачи да паласы расстелить!
— Зато балкон будет! — сказал, усмехнувшись, Аброр.
— Молчи уж про эти свои балконы! Отдохнешь там, как же, подышишь свежим воздухом!.. Пыли наглотаешься, оглохнешь от уличного шума — вот и все удовольствие... А попробуй ночью засни на цементе. Да и духотища.
— Ну, я не знаю... Коль не в новый дом, так куда вы собираетесь переселяться, отец?
Агзам-ата поднял голову:
— Сынок, богу одному известно, сколько нам со старухой жить осталось. Была у меня мечта в этом дворе свой век дожить, а там уж переселили бы меня прямо на кладбище Минор, тоже на берегу Бозсу, рядом... Да, видать, не суждено мечте исполниться... Мы с матерью вашей все равно что деревья, они ведь только на земле растут. Оторви нас от земли — недолго протянем, завянем... Знаю, трудно получить сейчас новый участок, еще сложней будет стройку на нем затевать... Но деревья лишь в землю корни пускают. В землю...
Вот и сходите куда надо, пусть участок земли поближе к нам дадут. Отец сорок лет труда отдал Ташкенту. Еще живы те, кто видал, как сам Ахунбабаев1 орден ему на грудь приколол... Подтвердят, если потребуется! - подхватила Ханифа-хола.
1 К а л л а ш Ахунбабаев — видный государственный деятель Советского Узбекистана, с 1925 года до конца жизни (1943) был председателем ЦИК и Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.
— Да не в ордене дело! — проворчал Агзам-ата.— Зачем орденом козырять?
— В черте города свободной земли на осталось,— развел руками Аброр.— И многоэтажные дома стали теперь плотней, чем раньше, ставить. А участки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97