Ждали, что он, Мурат, скажет. Единственный мужчина, кому же, как не ему, принимать решение? А решение у всех на кончике языка было: уехать отсюда, как только откроются перевалы. Но ведь не могут женщины не понимать, что он не может оставить станцию... Есть, конечно, выход — отправить их вниз, а самому остаться здесь... Но ведь вряд ли согласятся... Айша-апа первая будет против... А глядя на нее, и остальные не захотят уехать... Разве что Сакинай... Но и она не пойдет в открытую против всех... А как хорошо было бы... Доехал бы с ними до Конул-Джара, взял бы себе часть зерна, остальное навьючил бы на Карагера, проводил бы женщин за перевал... А там, глядишь, и приехал бы к нему кто-нибудь...
Молчал Мурат. Ждал, что скажет Айша-апа. Старая, мудрая женщина, скажи что-нибудь... Если ты скажешь, что другого выхода нет, надо идти вниз,— я подчинюсь тебе... Может быть, потом я вернусь сюда..-. Но сейчас-то как быть? Не готов я к какому-то решению...
И, поняв его, заговорила Айша-апа:
— Давайте думать, родные мои... Долго мы так не протянем... Надо зарезать лошадь.
— Какую лошадь?! — испуганно спросил Мурат.
— Карагера,— твердо сказала Айша-апа.
— Но ведь... лошадь государственная,— робко сказал Мурат. Он и сам понимал, что Айша-апа предлагает единственный выход из положения, но цеплялся за этот довод.
— А государство чье, не наше, что ли? — строго сказала Айша-апа.— Раз уж так получилось... Что государство оставило бы нас в беде? Уж наверно для государства люди дороже, чем скотина...
— Вы правы, апа, — выдавил из себя Мурат, опустив голову.
Айша-апа пристально взглянула на него:
— Ты что-то скрываешь от нас? Говори, что-нибудь вместе придумаем...
А что мог сказать Мурат? Что не доехал до райцентра и подарки для фронта лежат в Конул-Джаре? И если зарезать Карагера, то не будет никакой возможности довезти эти подарки? Нельзя этого говорить... Он поднял голову, улыбнулся:
— Да нет, ничего я не скрываю... Я о том думаю, что мясо — не зерно, надолго его не хватит.
Улыбнулась Айша-апа:
— Не волнуйся, сынок... Конечно, мясо — не зерно. Но я еще помню, как надо заготавливать конину впрок... Сделаю так, что годами можно будет хранить. Кула зык —так это называется.— Айша-апа выделила это слово, будто хотела, чтобы все запомнили его.— Я понимаю, тяжело тебе зарезать Карагера, но что делать, другого выхода у нас нет...
Мурат промолчал, соглашаясь с ней.
Но как же непросто было ему поднять нож на Карагера... Он встал раньше обычного, выпустил Карагера попастись, смотрел, как вольно бегает он по склону. И как сжало сердце, когда он взнуздал его и повел в конюшню... А Карагер ни о чем не подозревал, трогал его склоненную шею мягкими бархатными губами...
И не притронулся он к чучуку...1 Не мог. Так и просидел голодным за богатым пиршественным столом... Сакинай подкладывала ему самые вкусные кусочки, назойливо угощала — Мурат отворачивался.
Наверно, только Айша-апа и понимала его. Может быть, еще и Дарийка... Мурат постоянно ловил ее взгляды и никак не мог понять, что они значили... А как объяснить, что Дарийка все время с Гюлыпан? Даже ночует у нее... Понять-то можно, в конце концов... Две молодых женщины, у обоих мужья на фронте...
Тосковала Дарийка. Все чаще дочь вспоминала. И когда только удастся увидеть ее? Конечно, хорошо, что ее сейчас здесь нет... Стоит на Изат посмотреть... Конечно, ей самые лучшие куски идут, но ведь она все понимает, упрямится, нередко просто отказывается есть то, чего у других нет. Глупышка не соображает, что всем нам это нужно, чтобы ты
1 Ч у ч у к — колбаса из конины.
хорошо ела... Мы-то взрослые, как-нибудь да перебьемся... А если бы и дочка тут была? Нет уж, пусть у деда с бабушкой... Они в ней души не чают. И хорошо, с одной стороны, а с другой... Дубаша она дядей называла, а ее, Дарийку,— тетей... Так-то... Не решились взять ее сюда... Конечно, там ей лучше, но ведь ей уже десять... Совсем, наверно, от них отвыкла... Какая она сейчас? Наверно, все по дому делает, Дарийка слишком хорошо знала деда с бабкой... А им, между прочим, уже по шестьдесят семь. Годы немалые... Правда, здоровье у них отменное... Было, по крайней мере. А сейчас?
И еще об одном жалела Дарийка — что второго не родила. Почему-то уверена была — сын будет, как и хотел Ду- баш. А как он просил ее... Сейчас-то без звука согласилась бы... И смешными кажутся все те доводы — и не время, и не место... Ну да, тогда казалось все правильным — и не время, и не место... И Дубаш в конце концов соглашался с ней. А не надо было соглашаться... Но потерянное время не вернуть...
А с другой стороны посмотреть — как же ей повезло... Ни у Сакинай, ни у Гюлыпан детей нет. И неизвестно еще, будут ли. У Сакинай точно не будет. А Гюлыпан? Не вернется с войны ее Тургунбек, что тогда? Хорошо, если снова замуж выйдет... А если нет? Не сможет забыть Тургунбека, так вдовой и останется? «Уй, тьфу на тебя,— рассердилась на себя Дарийка, — о чем думаешь... Жив будет Тургунбек, и будут у них дети... И у тебя будут...»
А Гюлыпан совсем еще девчонка. Послушать ее, так смех иногда разбирает. Ничего-то ты не знаешь, девочка... А может быть, это и хорошо? Ну вот она, Дарийка, много чего знает о супружеской жизни, а какой толк от этих знаний? Все они теперь равны... в этих знаниях. И не случайно ты жмешься к Гюлыпан... А к кому еще? Не к Сакинай же... Ей-то что, муж рядом... Хотя и так видно, как опостылела Мурату Сакинай... Только она ничего не замечает... А с Гюль- шан куда интереснее, чем с Сакинай. И ведь всего-то семь классов за плечами... Интересно, почему она дальше учиться не стала? Дарийка спросила ее:
— Ты почему в город не поехала?
— Собиралась ехать, — неохотно ответила Гюлыпан,— даже все документы собрала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94