— Недаром же говорят: чужая жена кажется девушкой. А сейчас еще больше нравится. Он все время говорит о ней, расхваливает...
— Да брось ты!
— Правда.
— Ну говорит, ну и что? Гюлыпан-то здесь при чем? Она на такое не пойдет,— с нажимом сказала Дарийка.
— Раньше я тоже так думала.
— А сейчас-то что изменилось?
— Сейчас Тургунбека нет.
— Да разве в этом деле? Просто Гюлыпан такая уж... Нет у нее дурных мыслей в голове.
— Разве она покажет...— Сакинай прямо взглянула на Дарийку.— Не все же такие, как ты.
— А какая я?
— Ты прямая, честная, плохого в душе не держишь...
— Ну, таких, как я, больше нет и не будет,— попыталась отшутиться Дарийка, но Сакинай упрямо гнула свое:
— А Гюлыпан скрытная. Попробуй узнай, что у нее на душе...
— Да зачем тебе это знать? У каждого свой нрав, данный богом. Зря ты ее обвиняешь. Она вовсе не скрытная, тебе просто так кажется. Молчунья, это правда, но не всем же, как мне, языком молоть. Такая уж она уродилась... Да и молодая она еще, стесняется, тут ведь все старше ее... кроме Изат, конечно.
— В том-то и дело, что молодая,— печально сказала Сакинай.
— Ну, знаешь... Так можно всех подозревать! И не такой
уж твой Мурат красавец, чтобы Гюлыпан ему на шею вешалась. Она Тургунбека любит. И на Мурата ты тоже напраслину возводишь. Только этого ему сейчас не хватало, чтобы в наших бабьих дрязгах разбираться. Ему и так тяжелее всех приходится... Что бы мы все без него делали? А ты... такое говоришь. Выкинь из головы! Ведь не видела ничего своими глазами!
— Не видела, а чувствую...
— «Чувствую, чувствую»...— Дарийка разозлилась.— Тогда и меня начни подозревать! У меня ведь тоже сейчас мужа рядом нет! Хоть я и не такая молоденькая, как Гюль- шан, и не такая красивая, но в женских-то делах наверняка знаю побольше, чем Гюлыпан. Значит, и я могу Мурату на шею броситься... Почему нет?
— Нет-нет,— поспешно сказала Сакинай,— о тебе я так не думаю, упаси бог. Что я, совсем глупая, что ли? Я же вижу, у тебя только слова, все открыто...
— Наверно, из-за этих слов я и погорю, — усмехнулась Дарийка.— Раз такое дело, впредь буду молчать и даже не подойду к твоему Мурату. А то вдруг и тебе покажется, что я...
— Нет-нет,— испуганно прервала ее Сакинай.— Я тебе верю, поэтому и говорю так с тобой. И очень прошу тебя, не оставляй меня одну. Так плохо одной... Я только с тобой и поговорить могу...
Дарийка с тяжелым вздохом отвернулась. Бедная Сакинай... Как она уверена, что Дарийка чиста перед ней... Если бы она только знала, что произошло в предновогоднюю ночь. Пусть ничего та к о го и не было, но ведь только потому, что обстановка была неподходящая... А Сакинай во всем обвиняет только Гюлыпан.
Дарийка боялась взглянуть на нее. И стыдно было, и... но что она могла поделать, если ей понравился Мурат? Понравился именно как мужчина. Будь проклята эта война... Разве она, Дарийка, виновата, что так стосковалась по запаху мужского тела, по объятиям крепких мужских рук? Ну и не выдержала однажды... Так ли уж велика ее вина? А может быть, признаться во всем Сакинай, пока у них с Муратом еще ничего не было? А как сказать об этом? «Прости, я пыталась обмануть тебя, поддалась женской страсти, но между нами ничего не было, я только обняла Мурата, а он чист и ни в чем перед тобой не виноват? Вся вина на мне, но ведь Мурат единственный мужчина среди нас, и я не удержалась. Так, что ли? А поймет ли это Сакинай? Да наверняка нет! И тем
пераментом ее бог явно обидел, да и потому еще не сможет она понять, что никогда надолго с Муратом не расставалась... Где уж тут понять Дарийку... Нет, надо молчать. Если и она еще присоединится к Гюлыпан, совсем будет плохо. И Сакинай, и всем им, а особенно — Мурату. Тогда Сакинай вообще с него глаз сводить не будет, и не жизнь пойдет, а самая настоящая пытка...
Наступил вечер.
Мурат нашел удобное место для ночлега, рядом с речкой, небольшую поляну со всех сторон окружали кусты. Он соорудил небольшой шалаш, сделал из камней очаг, поставил на огонь походный казанок, и Дарийка с Сакинай принялись готовить ужин. А впрочем, одно название, что ужин,— просто разогревали джарму.
Дров было довольно много, но Мурат вновь отправился на поиски сухих сучьев. Делать все равно было нечего. Да и неуютно ему в компании Сакинай и Дарийки. По их лицам он понял, что между ними произошел какой-то серьезный разговор, и похоже, они не успели договорить. Да и вообще он старался поменьше бывать среди женщин, все чаще стал замечать, что его раздражает их пустая болтовня, хотя и понимал, что без этого они не могут, такими уж господь бог создал... Другое дело — Изат. С ней легко, уже один ее голос слышать приятно, хотя порой бывает очень непросто отвечать на ее вопросы...
А впрочем, дрова все равно были нужны, чтобы на всю ночь хватило. Горы есть горы, с ними шутить не полагается. Может медведь забрести, волки тоже тут водятся, но хуже всего — шакалы. Стоит только одному появиться, как жди в гости целую стаю. Окружат костер со всех сторон и будут ждать, когда погаснет огонь. Напасть вряд ли осмелятся, но концерт устроят — хоть святых выноси. Визг, рычание, тявканье, желтые, будто висящие в воздухе, огоньки глаз... Тут и самые крепкие нервы могут не выдержать.
Он вернулся к костру с большой охапкой сушняка.
— Куда тебе столько дров? — удивилась Дарийка.
— Надо,— буркнул Мурат.
— Да зачем? — не понимала она.
Мурат помолчал, присел у очага, и Дарийка как-то сразу наскучнела:
— Джарма уже готова.
— Слишком густая,— недовольно бросил Мурат.
— Ничего, чем гуще, тем лучше. И так с утра одну воду пьем, животы уже от нее разболелись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94