Но вот Айша- апа... Сидели в ее бедном домике и сморщенные, убеленные сединами старухи, и старики аксакалы, и молодайки, и дети — и все смотрели на нее, и внимательно слушали, и легко было понять, что дело не только в ее отъезде, что не впервые они шли к ней за советом, поделиться и горем, и радостью. Небольшой сухонький старичок с редкой бородой с горечью сказал:
— Эх, Айшаке, не успели мы со своими детьми попрощаться, так теперь и ты уезжаешь.
— Что делать,— печально сказала Айша-апа,— так надо.
И по лицам сидящих у дастархана Мурат видел, как они
удручены ее отъездом.
На рассвете следующего дня они отправились в путь. Мешки с кукурузой и пшеницей навьючили на всех трех лошадей. Самый тяжелый груз оказался на гнедом с отметиной, взгромоздилась на него и Изат. Больше они ничего не взяли. Зачем? Путь неблизкий, да и нелегкий. Предстояло преодолеть не один перевал, не одну речку. Повезло бы еще с погодой...
В молчании удалялись они от аила. Только на перевале Мойнока Изат обернулась:
— Смотри, апа, какой красивый наш аил. А вот наш дом!
Изат вся вытянулась в сторону аила. Айша-апа молча
кивнула, даже не обернулась. Что смотреть, только сердце надрывать... Дай-то бог, если удастся вернуться сюда, а если нет?
Открылось ущелье. Воды реки стремительно неслись, перекатываясь на камнях. По берегу тянулся лес, куда вела наезженная дорога. Айша-апа хорошо знала ее. Вся ее жизнь прошла здесь, среди гор, и сколько всякого было в этой жизни... Айша-апа давно привыкла к тому, что жизнь может и одарить неожиданным счастьем, но и навалить неподъемную, казалось бы, ношу. Но только казалось... Все можно вынести.
О таких, как она, говорят: была свидетелем двух эпох.
Тургунбека Айша-апа родила уже в тридцать девять лет, в семнадцатом. Теперь ей было шестьдесят три, но выглядела она моложе. Красива она была в молодости, и очень, и сейчас внимательный взгляд без труда разглядел бы следы этой красоты на ее лице. Но годы неумолимо брали свое — явственно проступали морщины на лице и шее, особенно когда она глубоко задумывалась, и давно уже утратили блеск ее спокойные глаза. Возраст сказывался и в нередких тяжелых вздохах, и в слове «создатель», что частенько срывались с се уст. Но по-прежнему ясен был ее ум, мудры и малословны речи — это Мурат отметил еще вчера.
На привалах Айша-апа помогала Мурату развьючивать лошадей, неторопливо рассказывала о дороге.
— Как я поняла, сынок, вы ездили через Тастар-Ату. Конечно, та дорога полегче, но здесь ближе перевал. Самое опасное место — Джаман-Кыя1, потом — Терме. Но, бог даст, одолеем и уже сегодня вечером будем на Джайык-Торе, там и заночуем.
1 Джаман-Кыя — страшный косогор.
Мурат последовал ее совету, и они остановились на ночлег у самого подножия перевала.
Джаман-Кыя вполне оправдывал свое название. Едва заметная тропа шла вначале по склону осыпи, потом круто уходила вверх к гребню горы. Не каждый всадник, даже и без поклажи, осмеливался проехать по нёй. Но Айша-апа уверенно направила коня по тропинке и опустила поводья, во всем доверившись ему. Мурату стало очень не по себе при виде такой крутизны, но ничего другого не оставалось, как тоже опустить поводья и двинуться вслед за Айшой-апа.
Как ни осторожно ступали лошади, но при каждом их шаге сыпучая галька и мелкие камни срывались из-под копыт и с длинным шорохом скатывались вниз, к ущелью, где бесновалась река. Лошади всхрапывали, прижимали уши, осторожно выдергивая ноги из вязкого щебня. Все трое ехали молча, стараясь не смотреть вниз. Время, казалось, остановилось. Господи, пронеси, пусть все это поскорее кончится...
И наконец-то кончилось. Лошади в каком-то едином порыве вынесли их на гребень, остановились на ровной поверхности скалы. Айша-апа слезла с коня и что-то молитвенно пробормотала. Лицо ее было бледным от только что пережитого страха. Мурат тоже спешился и ходил взад-вперед, пытаясь унять дрожь в коленях. Только Изат оставалась в седле, не в силах слезть с лошади. Кажется, лишь сейчас она поняла, какая опасность миновала. Говорят, что жизнь испытывает тысячу раз. А для Изат это было пока лишь первое из этой тысячи испытаний...
Кони вздрагивали, по их крупам перекатывались судорожные волны, они тяжело водили боками, забрызганными грязной пеной.
— Мурат, сынок, сними ее с седла,— негромко попросила Айша-апа.
Мурат молча помог Изат спешиться. И как только она коснулась ногами твердой земли, силы совсем оставили ее, она разрыдалась и кинулась к Айше-апа, забилась в истерике, та стала ласково успокаивать ее и указательным пальцем трижды подтолкнула кверху нёбо девочки1.
Они сняли поклажу с коней, и сели на громадный плоский камень и всё еще молчали — каждый по-своему переживал миновавшую опасность. Затем Мурат встал и снова принялся ходить. Он подумал, что зря, наверное, доверился во всем
1 Знахарский способ лечения от испуга.
Айше-апа, надо было ехать старой дорогой, пусть это и дальше, но зато надежнее и не так опасно. А тут... Что еще подбросит им Терме?
Но по сравнению с Джаман-Кыя Терме оказался не столь опасным. Не зря, наверно, перевал получил такое название. Здесь терялся след дороги, лишь груды острых камней торчали повсюду, нередко встречались уступы, отвесные обрывы. И хотя нет таких крутых подъемов и спусков, как на Джаман-Кыя, но для уставших, тяжело навьюченных лошадей дорога была не из легких, и Мурат снова пожалел, что послушался Айшу-апа.
К подножию перевала они подъехали в сумерках. Как обычно по вечерам, с высокогорных пастбищ дул резкий леденящий ветер, все больше усиливаясь с наступлением темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94