Пока суть да дело, глядишь, война и в самом деле кончится... А может быть, она действительно закончилась, они же не могут знать... Как же теперь быть? Сказать, что обманул их? И снова увидеть их печальные лица и горестные глаза? Снова мучиться неизвестностью? А если ничего не говорить? Пусть живут надеждой на скорую встречу с родными... Но как тогда объяснить, почему он не привез батареи для рации и хотя бы одну книжку для Изат? И что вообще рассказывать им о поездке? Пока они ни о чем не расспрашивают, видят, как он слаб, но ведь он выздоровеет, и тогда неизбежно посыплются вопросы: где был, кого видел, когда война кончилась, скоро ли вернутся солдаты домой, когда приедут к ним?..
От всех этих раздумий у Мурата мучительно разболелась голова, к вечеру поднялась температура. И как ни думал он, а ни на что решиться не мог. Ладно, потом. Все потом. Сначала надо встать на ноги...
Он пролежал в постели больше двух месяцев. Но и потом, когда он уже выходил на улицу и делал несложную работу по хозяйству, частенько от слабости подкашивались ноги и темнело в глазах, и ему приходилось садиться где-нибудь в тени и отдыхать. На станции и по хозяйству управлялись сами женщины. С лошадьми особых забот не было — они далеко не уходят, пасутся поблизости. А вот козы... Вот уж поистине мучители человеческие! Лазают по кручам в поисках травы, которой и возле дома полно. Но нет, подавай им другую! А хуже всех — упрямый однорогий козел, их вожак. Бродит по скалам, а за ним козы увязываются.
Овцы тоже далеко не уходят, утром пасутся на солнечных склонах, а когда припекает солнце, прячутся в тени. Да и овец-то всего пять штук. Был еще баран, но и тот по- дох.
Запасы пшеницы подходили к концу, а снизу к ним так никто и не приезжал. Одна надежда оставалась на мясо. И козы, конечно, очень выручали. Две козы принесли по двойне. Молока вполне хватало на всех. После утренней
дойки подпускали козлят, потом надевали на вымя мешочки, чтобы днем козлята не высосали молоко, и отпускали пастись. Вечером доили еще раз. Было и молоко, и сметана, и айран.
Наступил июль. Мурат загодя стал готовиться к сенокосу. Он все больше беспокоился о двух мешках с зерном, спрятанных в убежище. Все-таки разбросать камни как следует он не смог, и, наверно, не так уж трудно будет догадаться — на уступе что-то спрятано. Он пытался успокоить себя: «Кому там быть?» Но тут же другая мысль приходила в голову: «А вдруг какие-нибудь дезертиры?» Охотнее всего он съездил бы туда, но об этом нечего было и думать — он был еще слишком слаб. Да и как объяснить всем, почему он не отвез зерно? Нет, надо рассчитывать только на то, что есть.;.
Теперь Мурат сам занимался станцией и даже подумывал о поездке на ледник, но Айша-апа отговорила его. Он не знал, что Дарийка и Сакинай уже побывали там. То, что они увидели, испугало их. Все приборы были поломаны, разбросаны, вокруг было много следов, но человеческие или звериные, они определить не могли. Может быть, медведь порезвился? Дубаш когда-то говорил, что видел их здесь. Или снежный человек, говорят, они тоже тут водятся. Еще говорят, что им очень не нравится, когда люди живут в горах, это — их дом, они тут хозяева. Вот, наверно, и решили отомстить человеку. Дарийка и Сакинай рассказали обо всем Айше- апа и Гюлыпан, и все вместе решили, что Мурату об этом говорить пока не надо. Мурат наверняка сразу кинется на ледник, а он еще слишком слаб для такой поездки.
Дни шли за днями, а снизу к ним так никто и не приезжал. Для женщин это было непонятно. Ведь война кончилась! Ну ладно — солдаты, может быть, еще не добрались до дома, и Тубек с Дубашем где-то в пути. Но почему в райцентре о них забыли? Ведь не могут там не знать, что у них нет продуктов, корма для лошадей, что рация не работает? И почему Мурат не привез батареи? В конце концов Сакинай спросила его об этом, Мурат буркнул, что на складе батарей не было, и тут же перевел разговор на другое. Да и вообще он избегал расспросов о поездке, тут же начинал злиться, и женщины умолкали. Они видели, что он еще нездоров. Л Мурат старался поменьше бывать с женщинами, уединялся и будке, приводил в порядок записи, сделанные во время его болезни. И не переставал говорить о том, как важны эти данные для науки. А женщинам и тут была пища для размышлений: если это действительно так важно, почему никто не приезжает за данными?
Айша-апа давно начала подозревать, что Мурат не доехал до райцентра. Но где же тогда он был пять дней? Ведь их с лихвой хватало, чтобы доехать до района и вернуться. Не раз Айша-апа порывалась откровенно поговорить с Муратом, но что-то останавливало ее. Не только боязнь обидеть его... Мурат — мужчина. На нем главная ответственность и за станцию, и за людей. И если он почему-то не добрался до райцентра, значит, были для того веские причины. И, наверно, есть у Мурата основания не говорить им об этом...
Подумывала Айша-апа и о том, что надо, пока стоит тепло, перекочевать вниз, к людям. Но как сказать об, этом Мурату? Она знала, что он ответит. Что станцию он не оставит. А о том, чтобы уйти без него, и думать нельзя... Значит, остается одно — снова ждать. И готовиться к новой зиме.
Ожидание давно уже погасило радость на лицах женщин, вызванную сообщением Мурата об окончании войны. И не одна Айша-апа догадывалась о том, что, видно, неладное случилось с Муратом в пути и война еще продолжается — вот чем объясняется то, что никто не едет к ним. Но даже между собой они не говорили об этом — все-таки оставалась какая-то крохотная искорка надежды, и никто не спешил расставаться с ней.
Печальной и еще более молчаливой стала Гюлыпан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94