ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Там, собрав все свои силы, толкнул створки — ив юрту ворвался октябрьский холод.
Камчигер вывалился наружу и долго не мог отдышаться.
Передвигаясь по-прежнему, ползком, он собрал раскиданные бычьи шкуры и сложил их аккуратной стопкой Эти шкуры он копил не один год, шкуры угнанных быков Застонав, почти теряя сознание, повалился он на эту стопу.
Потом он развязал ногу и, надавив пальцами на рых лую, как тесто, кожу, оставив на ней глубокие вмятины, усмехнулся и покачал головой. Оглянувшись, увидел, что конь повернул к нему голову и как бы приготовился к прыжку, как бы приготовился победно заржать, взвиться на дыбы, унести его от преследователей, от беды, от горя от болезней, чуть ли не от самой смерти.
«Божья тварь! Все, все понимает»,— ласково подумал он и тут же вскочил как ужаленный. Какая-то неведомая ему самому, необычная сила подняла его и не дала упасть. Скрипя зубами от боли, он хлестнул камчой по стопке сухих шкур и все их до одной как мечом разру бил1
Его шатало из стороны в сторону. Он глядел на дальние снежные вершины, глубокие туманные пропасти, и вся жизнь прошла перед его взором.
Жалел ли он о молодости, когда, загнанные, падали под ним самые злые кони? Жалел ли он о сладкой славе удальца, чье имя гремело в степи? Или о жизни жалел, короткой, словно рукоять камчи, уходящей, скоротечной? Или о полынной горечи существования думал он? А может быть, подкралось наконец к нему одиночество и вонзило ему клыки прямо в сердце?
Кто знает... Но что-то сладко заныло у него в груди, и он впервые в жизни заплакал, плакал трудно, плакал неумело. .
Он плакал. Он стоял на здоровой ноге, и рыдания сотрясали его могучее тело. Потом, как вырванный бурей дуб, он тяжело рухнул на землю
Заалело небо. Близился рассвет. Чужое небо и чужой рассвет, ибо не стало больше на земле могучего камчигера.
Самые сильные жигиты не могли разжать его кулак, настолько крепко зажал он в нем камчу. Тут и уснул он навеки, с камчой в руке, напряженно прислушиваясь к неземному покою. Старики велели было отрезать кисть, чтобы добыть камчу, но Камка воспротивилась этому
— У него нет сына, который бы унаследовал его оружие,— всхлипывая, кричала она.— Были они при жизни неразлучны, пусть будут вместе и на небесах.
Так был нарушен закон шариата, и впервые камча камчигера была похоронена вместе с ним. Давно это было, и много воды утекло с тех пор.
Под луной —
под луной сиротливая юрта белеет, и низко склонилась к порогу та женщина в черном, вдова
Под луной —
под луной широко расстилается степь, темно-рыжая в лунном отливе И добра, и щедра наша степь, точно мать всех батыров, доверчиво льнущих, уставших, уснувших навеки,— последний приют и последняя песня О, наша казахская степь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Камчигер вывалился наружу и долго не мог отдышаться.
Передвигаясь по-прежнему, ползком, он собрал раскиданные бычьи шкуры и сложил их аккуратной стопкой Эти шкуры он копил не один год, шкуры угнанных быков Застонав, почти теряя сознание, повалился он на эту стопу.
Потом он развязал ногу и, надавив пальцами на рых лую, как тесто, кожу, оставив на ней глубокие вмятины, усмехнулся и покачал головой. Оглянувшись, увидел, что конь повернул к нему голову и как бы приготовился к прыжку, как бы приготовился победно заржать, взвиться на дыбы, унести его от преследователей, от беды, от горя от болезней, чуть ли не от самой смерти.
«Божья тварь! Все, все понимает»,— ласково подумал он и тут же вскочил как ужаленный. Какая-то неведомая ему самому, необычная сила подняла его и не дала упасть. Скрипя зубами от боли, он хлестнул камчой по стопке сухих шкур и все их до одной как мечом разру бил1
Его шатало из стороны в сторону. Он глядел на дальние снежные вершины, глубокие туманные пропасти, и вся жизнь прошла перед его взором.
Жалел ли он о молодости, когда, загнанные, падали под ним самые злые кони? Жалел ли он о сладкой славе удальца, чье имя гремело в степи? Или о жизни жалел, короткой, словно рукоять камчи, уходящей, скоротечной? Или о полынной горечи существования думал он? А может быть, подкралось наконец к нему одиночество и вонзило ему клыки прямо в сердце?
Кто знает... Но что-то сладко заныло у него в груди, и он впервые в жизни заплакал, плакал трудно, плакал неумело. .
Он плакал. Он стоял на здоровой ноге, и рыдания сотрясали его могучее тело. Потом, как вырванный бурей дуб, он тяжело рухнул на землю
Заалело небо. Близился рассвет. Чужое небо и чужой рассвет, ибо не стало больше на земле могучего камчигера.
Самые сильные жигиты не могли разжать его кулак, настолько крепко зажал он в нем камчу. Тут и уснул он навеки, с камчой в руке, напряженно прислушиваясь к неземному покою. Старики велели было отрезать кисть, чтобы добыть камчу, но Камка воспротивилась этому
— У него нет сына, который бы унаследовал его оружие,— всхлипывая, кричала она.— Были они при жизни неразлучны, пусть будут вместе и на небесах.
Так был нарушен закон шариата, и впервые камча камчигера была похоронена вместе с ним. Давно это было, и много воды утекло с тех пор.
Под луной —
под луной сиротливая юрта белеет, и низко склонилась к порогу та женщина в черном, вдова
Под луной —
под луной широко расстилается степь, темно-рыжая в лунном отливе И добра, и щедра наша степь, точно мать всех батыров, доверчиво льнущих, уставших, уснувших навеки,— последний приют и последняя песня О, наша казахская степь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25