На прибрежных заливных лугах, среди зарослей рогозы и куги, паслись аульные кони, которые при появлении незнакомых всадников мигом почуяли недоброе и рассыпались в разные стороны. Лишь небольшой табу-нок растерянно крутился на месте, с одной стороны
остановленный озером, а с другой — отвесной скалой. Жигиты погнали табун на перевал Марака, и Доскей невольно залюбовался добычей. Были здесь и широкогрудые скакуны, и огневые, горячие неуки, и стройные иноходцы с лебедиными шеями — добрые кони у керей-цев, гордые, сильные!
Доскей смотрел в сторону аула и видел, как кони, опомнившись, стали разбегаться, отталкивая друг друга крупами, и как его товарищи не могут справиться с захваченным табуном. Был он зоркий и опытный страж, и никому другому конечно же не мог доверить караул, но бешенство охватило его при виде беспомощной возни юных жигитов. «Скорее, скорее!— шептал он неизвестно кому.— Да скорее же, вы, олухи!»
И тут до его слуха донеслось истошное:
— Каратайцы! Каратайцы! Камчигеры! Конокрады! Эх, если бы не всполошился аул, он сам бы мог всю
добычу угнать, а этим соплякам нужно было всего лишь до перевала добраться, а они оплошали. Сам бы угнал, сам бы все сделал...
Но — поздно. Через миг уже вынеслись из аула наметом шестеро всадников.
Это не испугало его. Шестеро так шестеро, и не в таких переделках бывал. Хладнокровно и гордо встал он на пути преследователей.
Тем более что жигиты Керея забыли в спешке свои дубинки, соилы, и в руках у них были только плетки, так что само провидение шло на помощь Доскею.
Всадники летели неудержимо. Камчигер резко бросил коня в сторону, и лавина преследователей промчалась мимо. Хохоча во все горло, призывая всех своих предков, он послал коня им вслед, с бранью врезался в кучу всадников и снова вырвался на простор, отобрав на скаку все шесть плеток у незадачливых противников. Он вырывал плетки из рук и прижимал их ногой к седлу, как козла на кокпаре. Делая круг, успев привязать добычу к седлу, он бросил невольный взгляд на своих жигитов, и губы его искривила злая улыбка. Его товарищи сбились в кучу и с тревогой следили за боем. Всех коней до единого конечно же упустили.
— Эй, вы, вислоухие псы! Безмозглые щенки' — взревел он.
И, скрежеща зубами, погнал коня на испуганную кучку безоружных керейцев. Разгоряченный конь заплясал, прыгнул и понесся, старясь на скаку укусить
себе грудь. И не кереицев уже преследовал Доскей, а к своим оплошавшим спутникам мчался, и лицо его дышало яростью. Увидев его, те так и брызнули врассыпную.
Но грозный окрик вдруг остановил Доскея:
—Стой, стой, собака!
Оглянувшись, он увидел плечистого жигита средних лет на рослом скакуне с белой звездочкой на лбу. Враг бешено мчался прямо на Доскея, и глаза его были белыми от гнева, а в руке он сжимал тяжелую дубинку с острыми металлическими шипами. Доскей, даже не успевший испугаться, бросился навстречу новому врагу, отлично понимая, что теперь только поединок решит, на чьей стороне удача.
— По могиле соскучился?— жарко выдохнул он, целясь коню в переносицу.
Но он промахнулся и, хлестнув коня прямо по звездочке, рассек ему кожу так, что даже кость у коня забелела, а крови не вышло ни капли. И противник даже не успел поднять свое страшное зубчатое оружие, ибо конь врага закрутился на месте от боли, и кереец, не ожидавший такого быстрого удара, никак не мог совладать с ним. Доскей успел поправить косынку, закрывавшую его уши, и нанес еще один удар. В этот раз — по спине керейца. Овчинная безрукавка всадника треснула, и круп коня окрасился темной кровью, а в следующий миг и конь и всадник рухнули на землю.
Доскей благодарно посмотрел на свою камчу, со свистом рубанул ею воздух и, гордый победой, погнал скакуна к своим.
Он угрюмо молчал, спускаясь с перевала впереди своей шайки, и жигиты тоже молчали, страшась прервать его молчание. Боевой азарт, злость от недавней схватки — все прошло, и они ехали молча, понимая свою вину и оплошность. Добыча была безвозвратно потеряна, и это жгло стыдом, ибо велик их позор, позор трусов и неумех, перед их предводителем Доскеем. Но он молчал. Уж лучше выпорол бы он их плетью,— правда, что бы тогда от них осталось? Вся округа знает его тяжелую руку и его страшную камчу.
Спуск кончился. Ехали рощей, густым кустарником,,. Добравшись до Сайлау, Доскей придержал коня и, сойдя с седла, привязал уздечку одного коня к хвосту другого, другого привязал к третьему — так образовался круг.
А Доскей все молчал и молчал. Не спеша снял он верхнее платье, размял затекшую правую руку и сделал ею несколько резких движений, разгоняя кровь. Присев на камень, он сорвал какую-то травинку и потянулся за ножом. И тут же резко вскочил, ибо на пояске у него болтались лишь пустые ножны.
— Тьфу! Проклятье! Нож на охоте потерял! — буркнул он, и тотчас к нему протянулись шесть кинжалов.
Хмыкнув, не глядя, он взял один из них, надрезал травинку и стал ковырять ею в зубах.
— Ожидайте меня здесь,— вдруг сказал он.
— А вы куда?
— Куда, куда! Туда! Еще не было случая, чтоб я возвращался от керейцев с пустыми руками...
— Мы тоже поедем. Обжегшись на молоке, на воду дуют, так что не будет больше у нас ошибок,— заговорили жигиты.
— Нет,— отрезал Доскей, продолжая ковырять в зубах.— Теперь нам не угнать табун, потому что все в ауле настороже. А я попытаюсь увести коня караульного жигита.
— Досеке, возьмите и нас с собой,— канючили жигиты.
— Что-о-о? Да вам и с бабой не справиться, не то что с табуном! Еще раз хотите меня подвести, ишаки мокрохвостые! Сидите здесь и не высовывайтесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25