Воздух был свеж и прохладен. Легкий ветерок, вырвавшийся вдруг из
ущелья, нисколько не нарушил утренней тишины, не обеспокоил природу, пока еще безмятежно дремлющую в первых лучах солнца. Нурлан окунулся в мягкий, как шелк, утренний бодрящий воздух. Аккенсирик, обглодав всю зелень около столбика, к которому был привязан, удрученно рыл копытом голую землю. Увидев Нурлана, конь всхрапнул, тихо заржал и вскинул голову.
Нурлан отвел его к броду, напоил, а потом неторопливо повел домой, где оседлал, и выехал в поле. Там уже были коровы — видно, пролежали всю ночь, пережевывая жвачку. При виде человека они неохотно стали подниматься со своих месг.
Солнце поднялось выше, подул ветерок, над клубом затрепетал красный флаг, напоминая людям о Дне Победы.
Девятого мая в школе занятий не было. Дети тоже готовились встретить праздник.
Аким считал оскорбительным для своего достоинства в такой день валяться в постели, будто издыхающий пес. Он встал пораньше и отправился в поле.
Председатель аульного Совета пригласил его вечером на торжественное собрание в клубе, велел приготовить речь и выступить. Аким начал было отказываться, мол, не я один был на фронте, но председатель насел на него: «Вы коммунист и не имеете права отказываться». Аким согласился выступить, но слова молодого председателя задели его, да и рана, постоянно ноющая, вконец измотала душу: «Ты на меня, пожалуйста, не покрикивай! Таких, как ты, я немало повидал на своем веку. Ты еще без штанов пешком под стол ходил, а я уже видел и японца, и финна, и в этом фашистском логове, в Берлине, побывал. Да если хочешь знать, я первый офицер из казахов. Понял ты, что я за человек? В тот, еще первый, призыв я сразу вступил в ряды армии. Кровь проливал ради Дня Победы, а ты хочешь все наоборот повернуть?»
Молодой председатель, который еще только в позапрошлом году приехал в аул, рассердился, покраснел и не находя в ответ нужных слов, схватил свою печать и заорал: «Я тебя оштрафую!» Старый Аким и глазом не повел на это наивное заявление, сел на коня и уехал. «Ты, старик, скоро умрешь! — прокричал ему вслед председатель.— Не сегодня завтра рана тебя доконает Тогда учти, горсти земли не брошу на твою могилу!» Аким от души рассмеялся и сказал: «Ты, наверное, думаешь, я только для того и ходил четыре года под пулями, чтобы ты мне бросил на могилу горсть .земли? Как бы не так».
А Нурлан так и не смог за целый день увидеть свою новую соседку, девушку-агронома. Зайти просто, по-свойски, как, бывало, он заходил к Анне-апай, постеснялся. А девушка на улицу не показывалась. Весь день про-выглядывал Нурлан из окошка, а когда наступили сумерки, вместе со всеми пошел в клуб, который занимал помещение бывшего кожевенного завода, принадлежавшего некогда баю Ережепу. Настелили досок, установили сцену, побелили стены — и получился добротный, просторный клуб. Давно планировали выстроить новое здание, но вот уже пять лет были одни только обещания. А построить было можно — у колхоза сбережений на это дело хватило бы, богатый был колхоз Ыытымак. Но то ли не радели по-настоящему за клуб, то ли времени не хватало, то ли рабочих рук недоставало, но дело это до сих пор не сдвинулось с места.
Нурлан вспомнил одно событие, связанное с установкой радио. Парни, что тянули провода, заявили вдруг: «Ваши дома стоят на отшибе. Мы не можем ставить столб ради Акима и Анны». Так и не поставили. Два месяца Нурлан ходил слушать радио к соседям, потом это ему надоело. Приволок с гор бревно, вырыл яму и сам установил столб между домом Анны и своим, натянул провода. И радио, похожее на диковинную черную тарелку, заговорило. На здание клуба тогда тоже повесили большое, как ведро, радио. Когда его включили и оно загремело всю мощь, в ауле не осталось ни одной животины, все в диком страхе понеслись спасаться в горы. Много тогда скота потерялось.
И сегодня это белое ведро говорило без умолку. Нурлан ничего не мог разобрать, кроме одно слова — «победа». То ли оттого, что радио было включено на всю мощь, то ли потому, что эхо повторяло слова, речь получалась невнятной. Электричество тоже обещали провести в аул, но пока еще его не было. Все собрания в клубе проходили при свете керосиновой лампы.
В клубе, как всегда, стоял полумрак. Народу собралось много. Ребятишки забрались сюда еще днем и разлеглись на полу перед сценой, прильнули друг к дружке, будто ягнята. Кто-то из них прослышал, что после собрания будет кино. Вот они и заняли места пораньше, некоторые из них уже задремали.
На длинных скамейках, сколоченных из сосновых
досок, чинно расселись люди аула, ведя между собой оживленный разговор. На сцене стоял стол, тоже сделанный из сосны, теперь он был накрыт красным сукном.
Нурлан постоял немного у порога, потом присоединился к молодежи, занимавшей всю заднюю стену.
Наконец в президиум прошли председатель колхоза, представитель из района и председатель аульного Совета. Все они были важные и церемонные, без улыбок. Председатель колхоза поздоровался с народом кивком головы и, отыскав глазами Акима, пригласил его пройти в президиум. Не ожидавший такой чести Аким было запротестовал, но глава аула настаивал:
— Аким-ага, пройдите в президиум. Это ваша победа, вы принесли ее, давайте, не стесняйтесь.
Аким неловко пробрался к столу, для него это был неслыханный почет, впервые в жизни его пригласили в президиум. Кто-то в зале недовольно пробормотал: «Подумаешь, старика какого-то посадили за стол, как будто он один завоевал нашу победу». Но на недовольного зашикали соседи, и наступила тишина.
Председатель встал и начал речь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51