Пока тлели два слоя кошмы, мальчик терпел, даже не застонал ни разу И тут небо, как будто не выдержало подобной жесто кости, ужаснулось мерзости людской и выплеснуло из своих недр потоки воды. Костер потух, и гроза напугала врагов, которые ускакали искать себе убежища Может они подумали, что с мальчиком все покончено.
Жандос не думал, что его спас счастливый случай Он был уверен, что его спасла всесильная воля матери, которую он всегда считал святой. Она почувствовала опасность, грозящую сыну, и попросила аллаха спасти его. Кто его знает, так это было или нет, но мать Айпара знала о бедственном положении сына, погадав ему на бобах...
Дождь лил весь день. Джунгары не показывались из своих юрт. Весь день Жандос с обожженными руками и бровями пролежал без движения. Когда солнце зашло и стало темнеть, он с трудом выпутался из кошм и вылез из своего савана. Он долго сидел, пытаясь прийти в себя. Пальцы ног нестерпимо болели. Но, вспомнив о наказе матери, он вскочил, забыв про боль. Он не особенно удивился тому, что остался жив, ибо должен был жить ради своего народа, ради матери, вскормившей его своим молоком, для того, чтобы бороться с врагами и побеждать их.
Выбравшись из кошм, Жандос почувствовал, что замерзает. Подул холодный северный ветер, вестник первых осенних дней. А в этих краях осенние ночи бывали страшные. Ветер сулил ненастье и завывал осиротевшей собакой. В такие ночи дождь иногда переходит в снег, который днем тает, и все кругом превращается в сплошное месиво. Сегодняшняя ночь, очевидно, будет такая же, пронесется дикой необъезженной лошадью по степи. Жандос радовался непогоде, которая заставила его врагов укрыться в юртах. Значит, ему будет легче сделать свое дело — выкрасть близнецов Борсака и Бокенши. Надо только решиться. Ведь если джунгары поймают его и снова бросят в огонь, то вряд ли ему дважды повезет. Решимости ему не занимать, но множество вопросов вертится в голове. В каком доме держат близнецов? Есть ли сторожа? А если и есть, то ведь сторож тоже человек — может, и задремлет до утра.
Когда джунгары уснули мертвым сном, Жандос ползком подкрался к белому шатру, около которого стояли двое часовых с копьями. Они не особенно всматривались в темноту и не особенно к ней прислушивались. Во всяком случае, они показались Жандосу довольно беспечными.
Обычно у джунгаров много собак, но на этот раз их что-то не было видно, тоже, наверное, укрылись от непогоды. В каждом шатре сверкали угли еще не потухших очагов. Где-то вдали заржала лошадь, проревела верблюдица.
Хотя дождь и перестал, все небо было обложено тучами и не видно было ни зги. Один из сторожей уронил голову на грудь, другой прислонился спиной к стене шатра, скрючился.
Сильный ветер, дувший порывами с юго-запада, как плеткой, сек снегом и дождем. Если прислушаться, то кроме заунывного воя ветра можно различить и другие звуки, доносящиеся из шатров: неожиданный плач ребенка, храпенье, сонное бормотанье. Джунгары спали. Но Жандос не слишком доверял этой темной ненастной ночи и беспечности врагов. Складывалось все как-то слишком удачно. Он удвоил осторожность, как змея подполз к шатру и снова прислушался, присев на корточки. Ему казалось, что сердце его стучит слишком громко. Но сколько бы он ни вглядывался в ночную темень, сколько бы ни прислушивался к ней до боли в ушах, ничего не было видно и слышно. Ему стало очень страшно, и он подумал, что лучше, наверное, было бы встретиться с врагом лицом к лицу, рубиться с ним, глотая кровь, чем вот так, когда опасность окружает тебя со всех сторон, и неизвестно, откуда грянет вдруг беда. Жандос не испытывал такого страха даже тогда, когда его бросили в огонь. Ему хотелось вскочить и бежать сломя голову или провалиться сквозь землю, стать невидимым и неслышимым. Но тут он вспомнил свою мать — и страх немного отступил, мысли прояснились. Он сжал зубы и решительно стал продвигаться вперед. Вдруг рука его коснулась чего-то мягкого, Жандос сообразил, что это уснувший часовой. Счастье его, что сон у того был крепок. Жандос посидел на корточках, чтобы прийти в себя, успокоить свое сердце.
Дверь была закрыта изнутри на крючок. Ветер усиливался, из темноты доносились рыдания верблюдицы. Жандос приготовил переметную суму, вытащил из-за пояса нож и прорезал кошму около стойки. Теперь оставалось просунуть руку в прорезь, нащупать крючок и открыть дверь. Он помедлил немного, а вдруг дверь заскрипит? Жандос, видимо, стал привыкать к опасности, потому что руки у него уже не дрожали. Он твердо решил освободить своих племянников.
Жандос увлажнил дверные петли слюной и тихонько толкнул дверь. Та все-таки предательски заскрипела. Сердце у Жандоса обмерло, в шатре кто-то громко всхрапывал. Это было кстати. Жандос открыл дверь пошире и вошел бесшумно в теплое помещение. Его тут же охватил озноб, зубы застучали. Он сунул в рот большой палец и прикусил его до крови. Постепенно он привык к душной темноте и стал немного ориентироваться в пространстве. Очевидно, справа у стены большая постель, оттуда доносился храп, но где же могли быть дети, их не было слышно. На его счастье или беду, вдруг захныкал младенец. Жандос бросился в сторону и лег на пол, прикрыв голову. С постели встала женщина, он понял это по ее легким шагам. Мужчина на кровати перестал храпеть и пробормотал по-джунгарски: «Если не замолчат твои щенки, я их поджарю на огне». Потом Жандос услышал чмоканье, ребенок жадно сосал грудь. Женщина долго не возвращалась на свое место, хотя чмоканье давно уже прекратилось. От неудобного положения тело у Жандоса занемело, но он боялся пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51