Никто не промолвил ни слова, но у многих появились на глазах слезы. Мать Айпара, сидевшая на корточках, проговорила:
— Достаточно слез. Идите занимайтесь своими делами.— И указала рукой на выход.
Народ послушно повалил на улицу, оттуда донеслись рыданья. Мать Айпара снова бросила бобы и сказала сама себе: «Мой муж должен вернуться с рассветом».
Когда десять дней назад джунгары, словно ядовитые фаланги, напали на них, аул стал поспешно откочевывать, но жена Кайдоса со своими близнецами — Бокенши и Бореаком — попала в руки врагов. Олжай и Кайдос с небольшим отрядом решили отбить пленных. Аул же должен был двигаться дальше на восток, нигде не задерживаясь. Олжай с отрядом ускакал, и поэтому кочевье вела мать Айпара.
С первыми проблесками рассвета мать Айпара вышла на улицу, накинувши на голову черный чапан. Как и вчера, небо сегодня было чистое, с каждой минутой оно бледнело, а звезды гасли, помигивали и исчезали одна за другой. Даже Венера потеряла свою яркость.
Стояла предутренняя мертвая тишина. Дремало еще заросшее озеро, холмы, покрытые росой, овцы. Только косяки лошадей уже поднялись на кормежку и, рассекая мокрую траву, с фырканьем пошли на выгон. Глядя на все на это, мать Айпара тяжело вздохнула и сказала:
— Мой муж Олжай говорил, что у казахов хорошо растет скот, но не растут люди. А ведь он прав.
Она приподняла длинный подол, чтобы уберечь его от росы, и направилась вокруг озера в сторону чернеющих холмов.
Она шла и думала: «Спокойно и умно жили мы когда-то со своим народом, без страха и забот. Опасность не угрожала нам со стороны Крыма. Но ведь даже и в те времена, когда жаворонки вили гнезда на спинах у овец, люди уже задыхались от зависти, а дети рождались, не сжав кулачки, как положено, но с раскрытыми ладошками. Разве это к добру? А в какие игры играли они возле дверей своих юрт? Насыпали холмики земли и обнимались, будто кого-то оплакивая. Разве это было к добру? Нет, все это не к добру.
А мой милый сынок Жандос — стоит ему задремать, как втягивает живот и всхлипывает до утра. Чего уж тут ожидать хорошего! Если конь втягивает живот, значит, будет дождь, а если ребенок — жди горя. Так оно и получилось. А ведь я знала об этом два года назад, что наш аул увидит горе, нужду и муки, и предупреждала моего мужа Олжая. А ты, моя опора и надежда, осадил тогда меня: «Худые слова оскверняют рот».
Нет уж, Айпара никогда не ошибалась, пусть аллах меня поразит. Я, конечно, не святая, но сердце мое чует беду заранее. Вчера дергался левый глаз — вот и потеряла Кайдоса.
Самое страшное в мире — это когда ты чувствуешь надвигающуюся беду и знаешь, что не можешь остановить ее. Или знать, о чем думает другой человек. Горе этого аула и мое горе несравнимы, потому что я одна взваливаю на себя его тяжкую ношу.
Если бы можно было нагрузить черного верблюда всеми муками и горем моим да и отправить его подальше. Однако черный верблюд может поднять лишь обыкновенный груз, но не мое горе.
Самая большая тяжесть в мире — это горе и беда. Что может быть хуже, чем вспоминать прошлое и со страхом думать о завтрашнем дне. Но те, кто живут без горя и страха, жирея от обыкновенной воды,— безмозглы.
Ты, беспокойная мысль, как назойливый комар, не даешь мне отдыха ни днем ни ночью. Конечно, я, как всякая мать, забочусь о здоровье и благополучии детей, о здоровье моего мужа Олжая Но, о мой горестный народ, о тебе я беспокоюсь и думаю больше всего! О люди кочующие, словно перекати-поле, бесконечные молитвы о вашем благополучии заставляли меня худеть. Больше, чем горе от джунгарского нашествия, меня терзает ваша разобщенность. Бороться за свое существование за свое счастье люди могут, только объединившись Бывает, что человек долгие годы лежит в постели, куда уложила его неизлечимая болезнь, проклинает этот мир и свою судьбу. Перед самой смертью его озаряет, как прекрасен мир и не доступен ему Мысль эта приносит ему и горе и радость. Он рад, что еще дышит, смутная надежда посещает на мгновение его Но несчастный быстро теряет эту призрачную надежду выжить, только что мелькнувший перед его взором яркий, прекрасный мир вдруг опять полинял и посерел, все кажется ему призрачным и обманчивым, а годы, прожитые им, кажутся бесплодными и пустыми Но так ли это? Ведь все зависит от того, во имя чего ты жи вешь. Любой младенец, едва повзрослев, стремится одолеть некую высоту, карабкается на нее всю жизнь, но не каждому доступна эта высочайшая вершина. Не всякий человек сможет ее одолеть. Она покорится только тому, кого прежде всего заботят народные нужды, а не свое собствен ное честолюбие. Ну а к чему стремится подрастающий ребенок моего аула?
Как-то мой муж Олжай сказал. «Зайца губит камыш джигита — честь. Эх, Айпара, гибнут и честь и достоинство» Затем он долго смотрел на свою толстую камчу, висевшую на кереге, перевел взгляд на большой кинжал в ножнах Вид у мужа был такой обреченный, что показалось мне тогда, сейчас вытащит кинжал из ножен и перережет себе горло. Но я знала, что мой муж Олжай никогда не пойдет на такую позорную смерть. Если уж ему придется умереть, то умрет он, как гордый орел, на вершинах утесов и скал
Разве есть такой человек, который бы не мечтал о чем-нибудь? Олжай мой всегда молил у аллаха благополучия для своего народа...»
Когда мать Айпара обошла озеро и вышла к холмам, рассвет уже наступил. Теперь степь выглядела приветливее, не казалась такой суровой и мрачной. С озера поднимался туман. На траве сверкали капли росы. Ичиги у Айпа-ры промокли, волосы тоже были влажные от росы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51