Свет будет, Чабан, но теперь ты жди бури средь кромешной ночи безлунья.
Сверкнула молния. Одновременно взметнулся и взвыл ветер. Чабан, широко шагая, направился к юрте. Он знал, что в такое предгрозовое время, полное невнятного ужаса, отара становится прибежищем для обезумевших зверей и птиц. Скорее взять ружье — и к овцам! Иначе они тоже обезумеют и разбегутся по ночной степи... Но, войдя в юрту, Чабан увидел при свете зажженной коптилки разметавшуюся на постели Жену.
— Где ты шляешься, бестолковый! — прохрипела она.— У меня началось... крутит в животе, ох!..
— Буря надвигается... Ливень будет,— ответил растерянно Чабан.— Мне бы к овцам... а то птиц налетит, напугают они овец.
— А-а! И-и! Сдохни ты со своими овцами! — крикнула Жена и отвернулась к стене.
Чабан потоптался возле постели и, захватив ружье, тихо вышел из юрты. Грозное безмолвие царило снаружи. Но вскоре северный ветер завыл с удвоенной силой, стелясь над самой землею. Чабан с ружьем наперевес стал обходить загон. Восточный край неба не затянуло тучами, там мирно сияли звезды, и ничто не напоминало о возрастающей ярости бури. И все же вспышки молний и громовые раскаты заполняли ночь во всех ее пределах. Ветер крепчал.
«Шайтан! Что бы тебе задуть с восточной стороны,— бормотал Чабан, обращаясь к ветру,— мигом бы все тучи унесло».
Но с востока шло лишь сонное струение звездного света.
Наконец взметнувшийся ввысь ветер навалился с ураганной силой. Чабан оставил отару и бегом направился к юрте. Он спешил, как только мог, но самое страшное уже свершилось. Юрты не было на старом месте. Ее повалил и унес ураган. До слуха отца донеслись детские крики и плач. При вспышках молнии он различил жавшихся друг к другу ребятишек. Рядом с ними корчилась мать, воспроизводя на свет еще одного. Чабан заметался вокруг них. На ощупь отыскал он в груде хламья огромный ковер — текемет, который во время переездов едва удавалось взгромоздить на коня. Живо развернув тяжелый ковер, Чабан укрыл им детей.
— Сидите, не бойтесь! Теперь дождь не замочит! — крикнул он и птицей помчался снова к отаре.
Овцы лезли друг на дружку, сбившись в беспокойную кучу. «Аллах, помоги! Помоги мне...» — невнятно пробормотал Чабан и побежал вокруг отары, громко клича собаку. Та выскочила откуда-то из тьмы и оробело, с заискивающим видом крутилась под ногами, ни на шаг не отходя в сторону. Немного успокоившись за овец, Чабан метнулся назад и вскоре вновь оказался возле Жены. При новой яростной вспышке молнии он увидел ее искаженное белое лицо. Черные волосы женщины разметались на подушке. Чабан поднял ее на руки и, шатаясь, побежал к лесу. Там было намного тише, но ветер гнул верхушки деревьев, ломал сучья, и страшно скрипели, терлись стволами тесные раскачиваемые деревья. Все эти неистовые звуки встревоженного леса смешались с гулом и плеском хлынувшего дождя и вскоре были поглощены им. Чабан наспех уложил Жену на валежник и помчался к становью за одеялом и подушкой...
Водится на Алтае род особенно раскидистых лиственниц, ветви которых настолько густы, что под шатры их не просачивается ни капли воды. Мягкие иглы деревьев, осыпаясь из года в год, устилают землю толстым сухим покровом. Сунешь руку в эту рыхлую подстилку — там теплым-тепло... Чабан разостлал козлиную шкуру, уложил на нее под деревом Жену и бережно укрыл ее одеялом. Затем виновато проговорил: «Ну теперь как бог даст...» — и отправился назад, к овечьему загону. Во тьме лишь частые вспышки молний освещали ему дорогу. К овцам он подоспел в самый необходимый момент. Отара, напуганная ураганом, пришла в угрожающее движение вслед за чем могло последовать паническое бегство обезумевших животных. Громко крича и стреляя в воздух, чтобы привлечь внимание мокрых, с дикими глазами мятущихся овец, Чабан стал заворачивать отару к лесу. Верный пес Аламойнак, поначалу потерявший голову перед надвигающейся грозой, теперь словно опомнился и усердно, с истош ным лаем стал помогать хозяину. А тот из последних сил подгонял себя, стараясь поспеть всюду, задыхаясь в плещущей ливневыми потоками тьме. Когда все овцы укрылись наконец под защиту леса, Чабан повернулся и побежал к становью, к детям. Все пятеро смирно лежали под текеметом, отец опустился на корточки возле них и, стараясь говорить спокойно, стал увещевать их: «Лежите смирно, хорошие мои. Дождь сюда не протечет, так что не бойтесь. — Но голос срывался и поневоле звучал хрипло Чабан обратился к старшему: — Ты будь мужчиной, жиги том Присматривай за другими. А я скоро...» Он обхватил теплую голову сына и, крепко зажмурившись, крепясь, чтоб не заплакать, поцеловал мальчика. Затем вскочил и отправился в сторону леса, к Жене.
В эту ночь гроза, беды и тяготы навалились столь внезапно, что Чабан не успел даже осознать все это по отдельности и лишь отчаянно метался от детей к Жене, от Жены к овцам — туда и сюда, взад и вперед, ощущая, словно физическую боль, усталость сверх напряженного мечущегося тела, которое двигалось еще и действовало волею какой-то сверхъестественной силы, не подвластной человеческой воле. Никогда еще не знал Ча бан такой страшной осенней грозы с молниями и громом Слышал только, что был подобный ливень осенью сорокового, предвоенного года.
Он сидел в головах лесной постели Жены, под лиственницей гладил влажные от пота волосы женщины и в отупении усталости думал: «Олиара прошла с непогодой. Значит новолуние тоже будет неспокойным... Меняется климат Все хуже и хуже. К чему бы?..» Молния взорва лась над лесом, озарила мятущиеся деревья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51