«Ого, а ведь сынок Акима Сандугаш рано повзрослел».
Анна помолчала, а потом сказала:
— Как сейчас помню, придешь, бывало, ко мне и говоришь: «Крестная, а я у тебя в чулане варенье съел» А сам и вытираешь рот моим фартуком. А вот теперь и от меня как будто отдаляешься. Любимый человек меняется на глазах. Жигитом стал. А мне твое детство нужнее, потому что ты для меня вечный ребенок.
— Ну а вы для меня вечная мать,— сказал Нурлан, и оба умолкли. Каждый думал о своем, а может быть, об одном и том же.
Небольшие голубые шторки на маленьких окнах, задернутые, чтобы не било солнце, проливали в комнату голубой, нежный свет Хоть на улице и стояла жара, в избе было прохладно. Пушистый серый кот, спавший на печи, вдруг потянулся и зевнул, потом прыгнул прямо к столу и замяукал.
Взгляд Нурлана неожиданно остановился на иконе в углу, по обеим сторонам которой стояли свечи. Он попробовал вообразить облик мусульманского аллаха, но не смог. До сих пор Нурлан не знал, действительно эта русская старушка, всегда желавшая всем людям добра, верила в бога или отдавала дань обычаю? Когда Анна встала, чтобы налить коту молока, он спросил:
— А вы в бога верите? Анна коротко обронила:
— А ты про это не спрашивай, а я не скажу. Но думаю так, что раз уж ты человеком уродился, то надо во что-то верить.
«У каждого человека есть свой бог,— подумал Нурлан.— А мой идол, которому я буду отныне поклоняться,— это Луиза. Ее портрет я повешу у себя в углу»
Оба молчали некоторое время. Нурлан решил уйти, но Анна остановила его:
— Ты куда это вдруг заторопился? Не хотела я тебе говорить, причинять боль, но и не сказать не могу. Луиза старше тебя на четыре года. К тому же ей, кажется, нравится Кожак. Как-то она сказала про него: «Этого парня надо вернуть к жизни»
— Но ведь он не умер! — вскрикнул Нурлан дрожащим голосом и, не помня себя, выскочил за дверь. Сел на коня и поскакал в Черную степь. Глаза его налились кровью, слезы бежали по щекам. И горы, и небо, и лес — все перемешалось перед его затуманенным взором. Он беспощадно хлестал бедного Аккенсирика, испытывая сильное желание, чтобы тот споткнулся, а он бы упал с
356
лошади, да так, чтобы не встать, чтобы земля под ним разверзлась и поглотила его. Потом бы, через тысячу лет, он снова вернулся. Но если уж его опять ожидает такая горечь, то лучше и не возвращаться.
— Это невозможно, это ложь,— бормотал он сквозь слезы,— не может Луиза любить шофера Кожака! Анна-апай нарочно сказала так, чтобы я забыл о ней. Все-таки я на четыре года моложе ее. Но при чем здесь Кожак? Этот вонючий, ненормальный Кожак? Разве он ровня Луизе? Она и смотреть-то на него не станет. Она меня любит. Всегда улыбается мне, вместе ягоды собирали. Я учил ее ездить на лошади. Даже купалась при мне, ничуть не стесняясь, потому что не считала меня за чужого. И в кино мы ходили вместе. А сколько малины я ей переносил. Ведь еще вчера просила меня спеть, за руку держала, говорила, что очень ей нравятся наши песни. А потом так на меня посмотрела, что умереть можно. Но и вздохнула ведь, сказала: «А ты очень похож на Кожака». Ага! Так вот в чем дело! Она всегда видела во мне Кожака.
Лошадь под Нурланом вся покрылась пеной. Когда он пришел в себя, то увидел, что скачет посреди ярко-желтого подсолнухового поля. И в этот момент все го- • ловки подсолнухов показались ему улыбающимися лицами Луизы.
— Нет! — закричал он.— Луиза любит только меня! — Потом вдруг подумал: «Если бы всех хороших людей можно было сеять в землю, как семена, сколько бы их выросло, всем хватило бы». И он окинул взглядом поле.
Вся Черная степь была в подсолнухах, которые раскачивались на ветру и будто пели песню о великой любви... |
8
Таких маленьких хозяйств, как аул Чингизтай, на земле много. Все они похожи друг на друга — везде жизнь, суета, борьба за существование. Но это голая истина без плоти и крови, на деле она проявляется в , тысячах оттенков...
Давно закончилась война. Есть живые свидетели этой великой войны и в ауле Чингизтай. Это все те же Шакен и хромой Кусбек, Солтай, у которого руку отняли до са^ мого плеча, это Хайдар с простреленным ухом, Хамит, у которого после контузии постоянно болит голова, отец Нурлана Аким.
Один бригадир в этом ауле более или менее благополучно вернулся домой Да и тот был лгун необыкновенный, никто из односельчан толком не знал, на каком фронте он воевал. Послушать его, так на всех фронтах Недавно он сочинил новую историю: «Я был в доме отца Луизы, в Германии. Верблюды у них интересные, не с двумя горбами, как у нас, а с тремя! И рожки у них маленькие, как у козлят. Посидели мы, поговорили, на прощанье я ему сказал, чтобы он свою Луизу, когда вырастет, в Казахстан отправил. Что и говорить, хороший человек, выполнил свое обещание. Ну что же вы, товарищи, сидите без дела? Пора за работу».— И быстро встал, как обычно, чтобы никто не смог уличить его во вранье.
Но кто-то успел сказать:
— Уважаемый, а мы слышали, что отец у девушки на войне погиб, против Гитлера воевал, да и сами они наши немцы, с Волги
— Болтают,— невозмутимо возразил бригадир.— Ваш уважаемый бригадир никогда врать не будет.— После его слов все покатились со смеху...
Работы в колхозе шли неплохо план перевыполняли Из района и даже из области приезжало начальство, и все в один голос хвалили Луизины подсолнухи: «Если вовремя уберете поле и силосование пройдет на должной высоте, то можете зимовать спокойно».
Подсолнухи уродились на славу. В этом была немалая заслуга и Нурлана, день и ночь сторожившего поле, без устали сгонявшего скот Но Нурлану было сейчас не до почестей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51