А мать и два старших брата живут на Волге. После окончания техникума ее направили на Алтай. Она знала этот край только по картинкам Рериха и очень жалела, что не бывала на Телецком озере, на Хатыни и Мараколе.
— Нурлан! — донеслось до него.— Ты почему не купаешься? Плыви сюда! Или боишься? Ну как тебе не стыдно!
Луиза встала и вошла в воду, переплыла реку и вышла на берег. С нее ручьями стекала вода, голубой купальник потемнел и еще больше подчеркивал белизну ее тела. Она распустила волосы и тряхнула головой. Нурлан не мог оторвать от нее взгляда.
— Я знаю, ты меня стесняешься,— сказала Луиза.— Я слыхала, что у вас парни и девушки никогда не купаются вместе. Ладно, я сейчас переоденусь, ты на меня не смотри.— Она подхватила свое платье и нырнула в заросли тальника.
Робкая и непонятная тоска овладела Нурланом. Он подумал, что так и умрет, не решившись признаться Луизе в любви. Ему казалось, что если он сделает это, то навсегда избавится от недуга, словно яд, разлившегося в его теле; что стоит Луизе только услышать от него слово «люблю», как она бросится к нему на шею и скажет: «Нурлан, я ведь тебя тоже люблю». Но почувствует ли эта девушка-весна, что единственное исцеление от его недуга, из-за которого он ворочается по ночам и не спит до самого рассвета,— она сама?
С тех пор как Луиза появилась в ауле, Нурлан переменился. Он и сам иногда не узнавал себя. Все ему представлялось в новом, живительном свете, в нем пробудились пылкость и любознательность. С удивлением, радостью и тоской он понял, что Луиза для него теперь — весь белый свет: ясное небо, и золотое солнце, и щедрое поле, и поющие птицы, и волнующееся море, и прекрасное детство.
Для него Луиза — это трепет бересты на березе в ветреный день и грустное томление, навеваемое песней. Эта песня растекается по телу, расслабляет суставы, пьянит, зовет в неведомое далекое путешествие, шепчет и внушает на ухо какую-то тайну.
А какие глаза у Луизы! Посмотрит она на него — и он, как лодка без весел и парусов, в этом море глубокой синевы, и загадочный шепот доносится к нему из этих глубин.
Нурлан понял, что смысл прекрасного он сможет постичь лишь благодаря Луизе...
Ее вызвали в районный центр. Через несколько дней должна была начаться уборка подсолнухов, пришла пора силосования.
Нурлан знал, что Анна-апай теперь одна, и повернул коня к ее дому. С тех пор как у нее поселилась Луиза, он не часто заглядывал к Анне. Крестная встретила его радушно и выставила не стол все, что могла.
Старушка, некогда сама помогавшая появиться ему на белый свет, а потом растившая и лелеявшая его, как родного сына, не могла не заметить в нем перемен и не раз задумывалась над их причиной. Хотелось поговорить с ним наедине, докопаться до истины.
Нурлан теперь вымахал в настоящего жигита. Не верилось, что пятнадцать лет назад он краснокожим младенцем лежал и гугукал в колыбельке. Теперь вон как вырос, ногами на земле стоит, а головой небеса подпирает. А ведь будто вчера Анна тряслась над этим мальчиком и переживала за него, как за родного сына. Что уж и говорить, Анна любила детей. Не раз она просила свою дочь Марусю, мол, отдай хоть одного из внуков, вон их сколько у тебя, выращу, воспитаю как надо. Но Марусина свекровь и близко не подпускала Анну к внукам. Даже запрещала им ходить в гости. А что в этом плохого? Из-за упрямства свекрови так и осталась Анна одна. Правда, внуки иногда тайком забегали к ней, но свекровь, узнав про это, грозила: «Если хоть раз еще переступите порог ее дома, ноги переломаю».
Анна думала, что для матери все дети как родные. Вон приехала к ней девушка-немка с Волги, Казалось бы, уж какое тут родство, а ведь ходит за ней, как за своей Но она знала, что не сегодня, так завтра эта птичка упорхнет из ее дома, знала и переживала заранее. И зачем она только так привязалась к ней?
Поэтому очень обрадовалась старушка, когда на пороге появился Нурлан, ее крестный сын. Приелось ей одиночество, ох уж как приелось! Да и ком> оно по душе?
— Нурлан,— ласково сказала Анна.— А ты ведь меняешься на глазах.
— Так ведь я расту, апа,— рассмеялся Нурлан.
— Возможно, что и так, сынок, не знаю, но не такой ты, как прежде. Замкнутый, нелюдимый. Будто затаил что-то в себе. И хочешь открыться, да не можешь. И у нас вот редко стал бывать. Что это с тобой, Нурлан?
— Я уж и сам сделал такое открытие, апа,— вздохнул Нурлан,— но боюсь, что перемены эти говорят не в мою пользу.
— Загадками стал говорить. Поумнел, значит.
— Не поумнел, а поглупел, кажется,— грустно признался Нурлан.
— Почему это? — испугалась добрая старушка.
— Не могу сказать тебе, апа. Жалею только, что поздновато родился на свет.
— Ну это пустяки. Лет через десять будешь еще сожалеть, что рановато появился.
— Но меня не интересует, что будет через десять лет, о чем я буду тогда сожалеть и чему радоваться. Меня настоящая моя жизнь интересует
— Я, кажется, понимаю,— Анна погладила его по волосам.— Ты влюбился в кого-то. Скажи мне правду, ты ведь никогда ничего не скрывал от меня. Уж не девушку ли агронома ты любишь?
Нурлан покраснел и кивнул головой Крестная поцеловала его.
— Знала, жеребенок ты мой, знала это. Милый ты мой, вот она, твоя чистота, всегда говоришь правду. Смех твой искренний, и слезы непритворны. За это я всегда и любила тебя. Не умеешь ни соврать, ни притвориться влюбленным. Ой тяжко тебе будет, ой трудно будет В нашей жизни хоть немножко, а врать надо уметь. Боюсь, что ты набьешь немало шишек в своей жизни из-за правдивости и чистоты.
— Но в этом как раз вы виноваты, апа,—возразил Стяпуха изумилась и обрадовалась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51