Люди даже не успели опечалиться неудачной охотой, потому что обрадовались, увидев бруснику. Подошли девушки, развернули голубую косынку в цветочках, куда он и высыпал все ягоды.
— Почти килограмм! —с восторгом сказала Даша.
— Откуда? У меня же совсем маленькие карманы.
— Калмыкову морс,— Катя Соловьева оглядела всех усталыми красивыми глазами и почти умоляющим тоном добавила: — Много, много, Коленька.
— Из половины ягод сварим ему морс! —решительным тоном заявила Даша, будто кто-то собирался ей возразить.
В этот вечер из трав, листьев и оленьего мха девушки сварили густую кашу для всех, а Калмыкову приготовили кружку морсу. Тогойкин с Васей натаскали из леса топлива.
— Дров же много!—уговаривал их Семен Ильич.-Мы с Васей сами помаленьку... Да и ты скоро вернешься...
Собрались ужинать.
— Эту пищу я... Мой желудок... Может быть, найдется для меня сухарик с маслом...—со стоном проговорил Фокин.
— Дайте, скорее дайте товарищу капитану сухарик,— тотчас подхватил Иванов, словно только и ждал просьбы Фокина.— Ну, друзья, давайте ужинать!—сказал он уже совсем другим тоном после того, как Фокин получил просимое.— За ужином и посоветуемся . о Коле. Семен Ильич, что вы по этому поводу думаете?
— Я, что ли? — переспросил тихо старик.— Я думаю... По-моему... А на сколько дней он?
— Пока не встретит человека!
— Нет, товарищ Попов, лучше сразу обусловить количество дней,— сказал Иванов.
То, что Тогойкин должен идти и что об этом надо посоветоваться, понимали все. Более того — все только и думали о том, что он уйдет неведомо куда, а они тут останутся без него. Люди страдали от одной мысли об этом, а тут надо говорит обо всем вслух. Трудно. Очень трудно. Человек всегда старается оттянуть, отложить неприятный разговор. Почему именно сейчас? Л нельзя ли сразу после ужина лечь спать, а утром...
Нет, Иванов привык псе начинать с самого трудного. Прежде всего надо покончить с разговором о сборах.
— Что возьмешь, Коля?
— Не знаю... Ничего ведь нет...
— Лыжи!..— Вася Губин сразу понял несерьезность своего предложения и смущенно опустил глаза.
Попов недовольно откашлялся. Девушки переглянулись. Фокин презрительно отвернулся.
— Верно!—сказал Иванов, точно ему напомнили что-то очень важное, о чем он сам забыл.— Это совершенно правильно. Лыжи нужны и сухари!
— Не надо! — воскликнул Тогойкин.— Я совершенно здоров, и со мной ничего не случится! В тайге много ягод, листьев разных...
Вася тем временем откуда-то достал скудный запас сухарей.
— Ты ведь не на прогулку,— прогудел Попов.
— Ради всех нас. Если тебя постигнет неудача...— печально начал Семен Ильич.
Но Иванов, не желая, чтобы этот разговор углублялся, поспешно вставил:
— Возьми! — Нет!
— Тогда не пойдешь!
Тогойкин опешил. Такое ему не могло прийти в голову. Он с раздражением схватил горстку сухарей, сунул их в карман пальто и обиженно проворчал:
— Большевики когда-то с осьмушкой хлеба победили интервенцию четырнадцати держав... В разведку наши ребята тоже без сухарей идут... А я в своей родной тайге...
Неожиданно подскочила Даша, выдернула у него пальто, насыпала в карманы сухарей, достала иголку с ниткой, крепко зашила карманы и кинула пальто Николаю.
— Большевики!.. Ты только один здесь большевик! — презрительно сказала она.
Чувствуя всю бессмысленность сопротивления, Тогойкин мирно пробормотал:
— Слишком много, Даша. Очень уж большие карманы.
— Большие! Для ягод были малы, а для сухарей выросли! Что за человек? Как только Лиза такого терпит! Молчи лучше, слышишь, что тебе говорят?
— Потише, Даша, что ты,— прошептала Катя. Даша отошла к Кате, но продолжала метать на Тогойкина негодующие взгляды.
Николай растерянно усмехнулся. Сказать что-нибудь он не решался, а засмеяться — тем более.
После этой вспышки все немного успокоились и повели довольно бессвязный разговор, в результате которого было все-таки решено: Тогойкин два дня идет прямо на восток. Если он за это время не встретит человека и не наткнется на дорогу, то должен вернуться. Берет с собой — целый перочинный нож, кружку, набитую маслом, кусок сахару и немного соли, ну, и сухари, что уже яашиты в карманах.
Как только закончился этот трудный разговор, все оживились. Кто-то попросил Катю почитать что-нибудь, но Иванов решительно сказал:
— Надо спать!
Тогойкин лег с тайным намерением встать утром пораньше и незаметно уйти. Он боялся прощания.
У этого парня было одно хорошее свойство. Если ему предстояло рано встать, он засылал тотчас, как ложился. А ведь многие в таких случаях не могут заснуть от одного сознания, что не сумеют выспаться.
Николай Тогойкин прижался спиной к спине Васи Губина, закрыл лицо свитером, приятно пахнувшим травами и снегом, и крепко заснул.
Так прошел восьмой день.
Он пробудился, когда чуть забрезжил рассвет. Еще горели жирники. Неслышно, точно тени, передвигались девушки. Коловоротова и Губина уже не было. Тогойкин быстро вскочил, но оказалось, что он без валенок, а на ноги у него намотаны какие-то тряпки.
— Доброе утро, Коля!—приветствовал его Иванов.
— Как спалось? — прогудел Попов.
— Доброе утро! Спалось хорошо!— Тогойкин сидел, явно сконфуженный, и оглядывался по сторонам: «Видно, до того хорошо спалось,— думал он,— что даже не заметил, как с меня стянули валенки».
— Коля, ты наденешь вот это,— Катя протянула ему унты Коловоротова.
Тогойкин твердо решил наотрез отказаться от унтов и потребовать свои собственные валенки. Он упрямо глядел на Катю. А та держала в одной руке унты, в другой меховые чулки и тихо упрашивала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102