Когда та затихла, он воздел руки вверх и провозгласил, что бог Саламандра одобряет этот союз и все решения собрания. Выдернув из крыльев петуха перья, он обмакнул их в медную чашу и помазал кровью вождям губы, лоб, щеки. Последним этой процедуре подвергся Алекс. Затем вожди произнесли на улице клятву перед богами неба и земли.
Вернувшись, они уселись перед костром на небольшом возвышении. Из котла вынули уже сваренного петуха, разделили его ровно на шесть частей и положили на блюдо, полное пахучего разварного риса. Жрец взял часть птицы и щепоть риса и бросил их в темный угол, ублаготворяя духов. После этого, начиная с Алекса, он обнес всех, и каждый взял свою долю.
Алекса дернули за рукав. Он обернулся — Гаро.
— Брат, разреши! — шепнул тот, заглядывая ему в лицо.
— Пожалуйста, все что хочешь!— ответил также шепотом Алекс, не зная еще, что задумал его первый помощник. Он был доволен. Начало положено, великое начало.
Гаро поднялся, огромный, торжественный. Лицо его посуровело, заострилось. Темные глаза смотрели сосредоточенно. Он гордо закинул голову и начал:
На славу бойцу,
Врагу на беду
Взрывается ночь кличем смерти.
Враг не пройдет!
Свобода зовет!
Степою встают нага вместе.
Люди в морунге начали раскачиваться под припев, звучавший все грознее и громче: Хэй, хэйо, хэй! Хэйо-о-о-о!
Гаро раскинул руки. Он походил на орла с распростертыми крыльями. Взмахнув полами черного пледа, он запел еще громче. И песне стало тесно в морунге, она вырвалась за прокопченные степы, туда, на вольные просторы джунглей Нагаленда:
Пламя, гори
Победой зари.
Родины нага слава гремит.
Солнце, взойди!
Ночь, отступи!
Жизни нага не кончатся дни.
Хэйо, хэй, хэй, хэйо-о-о!
Толпа уже гудела грозно и воинственно, дружно раскачиваясь. Заколебались языки пламени. Заметались тени по стенам, стропилам. На середину выскочили воины в боевом наряде. Они высоко подпрыгивали, колотя копьями о щиты.
Танцы пррдолжались всю ночь. Алекс не стал ждать, когда закончится пир — он очень устал. Они с Гаудили вернулись в дом старосты, где их временно поселили.
— Ты помнишь такую же ночь, дорогой?—ласково спросила Гаудили, прижимаясь к мужу.
— Да, родная. Я все помню.
— В ту ночь ты решил, что останешься здесь, с нами, Ты до сих пор этого хочешь?
Повисла напряженная тишина.Алекс долго молчал. Потом сказал тихо:
— Я хочу на родину. Ведь человек без родины, как поваленный бурей тик: гниет и чахнет.
— Но ты носишь ее в сердце. Разве этого не достаточно?
— Видно не достаточно, — вздохнул Алекс. — Такой уж я уродился. Хочу стоять на земле отцов ногами, видеть ее глазами, щупать руками. И драться за нее. Ведь ей так же тяжело, как твоей родине. А я бью не ее врагов...
— Неправда! Ты же сам говорил, что джапони напали на землю твоих предков. Значит, они и твои враги. Ты бьешь их здесь, значит, помогаешь и нам, и своей родине. Разве не так?
— Дорогая, ты мудра, как совет старейшин. И все же мне очень хочется па землю отцов.
— А как же я?
Алекс внимательно посмотрел на нее.
— Поехали на мою родину вместе?
— Ты возьмешь меня с собой? — встрепенулась Гаудили, прижалась к нему еще теснее.— Правда, возьмешь? Как я рада! Любимый мой! Знаешь, я должна сказать тебе... У нас будет сын!
— Что? — подскочил Алекс. — Неужели?! А почему ты думаешь, что сын?
Она нежно улыбнулась.
— Потому что очень хочу, чтобы это был именно сын. Тебе нужен помощник.
ДРУЗЬЯ ИЛИ ВРАГИ?
Лето 1943 года в Калькутте выдалось на редкость жарким и душным. Если от тропического ливня можно было укрыться дома, то стрелы раскаленного солнца, казалось, пронизывали все насквозь. Тень не спасала— нагретый, плотный воздух был недвижим. Пот обжигал лицо.
Подогреваемое невыносимой жарой, нарастало ощущение больших перемен. Алекс почувствовал это уже в день своего приезда. У городского вокзала он увидел демонстрацию трудящихся. Встретивший их майор Кирк поспешил увезти всю группу закоулками в гостиницу. Оставив Алекса там, он просил не выходить пока в город. Кирк приезжал каждое утро, извинялся и просил ждать. Газет не было. Из разговора с администратором отеля Алекс узнал, что огромный калькуттский порт бездействует — бастуют докеры. Их поддерживают другие рабочие. За чашкой кофе этот интеллигентный индус доверительно сообщил Алексу, как сильно обеспокоены «хозяева» Индии состоянием своего тыла. Англичане оказались между двух огней, и самым страшным для них было пламя народного гнева. Они держали наготове огромную «пожарную команду», насчитывающую сотни тысяч солдат и полицейских.
На четвертый день Кирк приехал веселый: кончилось их затворничество, вся группа, приглашена на бал к генерал-губернатору. Алекса он увел на склад подобрать костюм. По дороге обычно немногословный английский майор разговорился: бал устраивается по случаю окончания забастовки в порту.
В тот вечер у губернатора Алекса наконец представили тем, кто вызвал его в Калькутту: английскому полковнику Хэтчинсону и американскому подполковнику Роберту Морроу, возглавлявшим отдел специальных акций.
Никогда, еще красивый губернаторский дворец не видел таких необычных гостей с крепкими скулами и пронзительными черными глазами. Не трудно было понять этих вылощенных леди и джентльменов, забывших всю свою чопорность и правила этикета. Они с неподдельным любопытством разглядывали рослых воинов, одевших на бал полный боевой наряд. Особенно занимали их шлемы воинов, украшенные кабаньими клыками, орлиными перьями и лисьими хвостами, замысловатая татуировка на коричневых лицах. Холеные руки, пальцы в перстнях так и тянулись дотронуться до больших медных колец в ушах и бус део-мони на груди, но отпугивали гренадерские фигуры, перепоясанные патронташами, и сверкающие дахи за поясом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80