(Как будто его могли интересовать ее подруги!)
— Вот и хорошо, — сказал он, прикрывая дверь.
— Меня уговаривали, что ты не придешь, уже поздно. Звали с собой...
— Ну и пошла бы, — сказал Едиге.
Она улыбнулась —* недоверчиво, растерянно.
— Ты прелесть! — вырвалось у Едиге. Он смотрел на нее, стоя у порога и опираясь спиной о косяк.
На ней было новое платье, зеленое, из шелковисто переливавшейся ткани. Высокий воротник подчеркивал нежную белизну ее шеи; колокол накрахмаленного подола приоткрывал круглые коленки над стройными икрами; тонкая талия была стянута широким поясом, из той же ткани, что и платье, на левой груди — маленькая, в форме цветка, брошь. От этого нарядного платья, от легких белых туфелек, опирающихся на тонкий каблук, от едва намеченной, едва круглящейся груди — от всего ее облика веяло духом чистоты и невинности.
Едиге задохнулся. Осторожно ступая, он подошел к ней и бережно притронулся — именно притронулся — к ее талии.
— Не могу поверить, что эта небесная пери спустилась на землю! Что она ест и пьет, как простые смертные, и даже кого-то любит!..
Он слегка притянул к себе Гульшат, уткнулся лбом ей в подбородок и стал вдыхать запах ее кожи. Нежный, чуть слышный аромат взбудоражил его. Не в силах сдержаться, он обхватил ее за плечи, стал целовать — шею, грудь...
— Милый... Не надо... Ты помнешь платье...
— Все это — как сон, — сказал Едиге, отстраняясь. — Скажи, это правда? Или все-таки сон?
— Не знаю... Может быть, сон...
— Ты меня любишь?.. Скажи, любишь?.. Ну, я прошу тебя — скажи!
— Я люблю тебя... Очень люблю... Обожаю... Но я боюсь... Не знаю сама, чего... Только у меня такое чувство, что...
— Я так люблю твои ресницы...
— Я тебя очень люблю... Даже иногда не могу заниматься — все ты не выходишь из головы. Хочу что-нибудь делать, а ты все время перед глазами. Или кажется, ты вот-вот постучишься в дверь, меня позовешь. Все жду и жду чего-то такого...
— Я тоже с тех дор, как мы встретились, совсем перестал писать. И читать хочется одни стихи. Гейне, Хафиза. И еще — газели Навои. Ни к чему другому просто душа не лежит.
— А иногда... Мне кажется иногда, что долго нам не быть вместе...
"- Ха! Какой пророк тебе это предсказал? Или ты сама этого хочешь? -Нет... Едите рассмеялся.
— Пора, пойдем. Я познакомлю тебя с самым выдающимся математиком всех веков и народов. Что же до физики, то в ней он занимает место сразу после Исаака Ньютона и Альберта Эйнштейна.
Едиге еще издалека заметил, что Кенжек с нетерпением ждет их. Он то и дело высовывался из двери, желая убедиться, что не упустил торжественного момента. Когда они приблизились, голова Кенжека мелькнула в последний раз и скрылась. Однако на всякий случай Едиге постучался прежде, чем войти. Только после этого, надавив на дверную ручку, он пропустил девушку вперед.
В тот же миг загрохотала радиола — грянул победный марш из "Аиды". Едиге, приняв вид, вполне достойный триумфатора, взял оробевшую Гульшат за руку и вывел на середину комнаты. Кенжек, стоя у приемника, самодовольно ухмылялся. Длинный, давно не стриженный чуб, как всегда, падал на лоб, едва не закрывая смеющиеся глаза. Едиге, глядя на друга, тоже рассмеялся. А за ним и Гульшат — глядя на них обоих,
— Ну, вот, теперь познакомьтесь, — сказал Едиге, когда радиола смолкла. — Моя невеста, — он церемонно поклонился в сторону Гульшат. — Мой лучший друг, — поклон в сторону Кенжека.
— Очень приятно... — Кенжек внезапно побагровел от смущения. — Это наш дом... То есть комната...
— Келья отшельников, —- добавил Едиге.
— Действительно, келья... Мы очень хотели вас увидеть, готовились... Но когда живут одни парни... Простите, если что не так...
Он лопотал еще что-то в том же роде, не слишком вразумительное, и Гульшат, удивленная тем, что взрослый человек (аспирант, два года назад закончивший университет!) до такой степени растерялся при ее появлении, тоже смутилась и не нашлась чем ответить.
— Ну, будет, будет скромничать, Кенжек, — сказал Едиге. — Наша келья все-таки получше келий в медресе У луг бека.
— И вот еще что, — сказал Кенжек. — Очень это хорошо, что вы оба... Оба...
— То есть, что ты со мной дружишь, — бесстрастным тоном переводчика сообщил Едиге, обращаясь к Гульшат.
— Вот-вот, я это и хотел сказать, — подхватил Кенжек, растерянно теребя свой чуб. — Это верно... И вообще, дружище... — Он заметил неловкость привычного словечка "дружище" в применении к Гульшат и смутился. Но мысль свою тем не менее закончил: — И вообще, скажу я вам, Едиге — это великий человек! Вы сами еще убедитесь, да!.. И просто здорово, что так хорошо все у вас получается...
Пришел и Халел со своей девушкой. Их встречали маршем Черномора, — не очень, пожалуй, подходящим к делу, но как быть, если среди пластинок Едиге других маршей обнаружить не удалось?..
Спутницей Халела была смугленькая, полненькая девушка, со смешливыми карими глазами и белым бантиком на затылке, в коротко подстриженных волосах, при каждом повороте головы взлетающих над плечами, как хвост у резвого жеребенка. Ей было, примерно, двадцать или двадцать два, но чувствовалось, что выглядеть ей хочется еще моложе. Она училась на четвертом курсе английского факультета в институте иностранных языков. Звали ее Зада. Кенжеку и Едиге она улыбнулась, как старым знакомым, а с Гульшат обнялась, как успевшая соскучиться родная сестра.
И хотя не было еще сказано ни слова, от ее непринужденности всем стало весело, легко, свободно. Кенжек — теперь он исполнял роль хозяина дома — пригласил собравшихся к столу. Одной стороной его пододвинули к кровати, расставили стулья.
— Минутку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71