Математика. Физика. Химия. Русский язык и литература.
Английскому обучал сам полковник. Ежедневно по четыре урока. Условия учебы жесткие — три тройки за неделю — и в тыл. Об этом Данилу предупредили. А в тыл ему не хотелось. В неделю раз полковник проверял отметки. Учебников не было. Английскому Данила учился по словарю и томику Байрона. Он читал полковнику стихи мятежного поэта и переводил их на русский язык. Когда дивизия подошла к Бресту, с Байроном было покончено. Вот радость-то была! После очередной проверки отметок полковник вручил Даниле для перевода на английский язык «Капитанскую дочку».
В Лодзи — переводные экзамены. Преподаватели — члены комиссии, председатель — начальник штаба, уже не полковник, а генерал. Много раз потом Даниле приходилось сдавать экзамены, но лодзинского ему не забыть. Спрашивали придирчиво, дотошно. Экзамен длился пять часов. Не только он сам, но и экзаменаторы удивились лошадиной его выносливости. И злой же был тогда Данила, ох, злой! А на другой день генерал выдал ему справку о том, что он переведен в девятый класс средней школы. Штамп дивизии. Печать дивизии. Пять подписей.
1945 год. В Берлине. Данила возле рейхстага. В кармане — кусок мелу. Серая стена испещрена надписями. «Эй, ты, танкист, чего мелом пишешь, сотрется, — это к нему, Даниле, обращается пехотинец. — Глянь, как надо расписываться». И солдат штыком нацарапал на стене: «Иван Ковшов. 1945 год».
Генерал уезжает на Дальний Восток. Накануне отъезда он пригласил Данилу пить чай. Молчали. Заложив руки за спину, генерал ходил по комнате. Его семья погибла в Минске, он был одинок, и ему было жаль расставаться с Данилой. Но предстояла еще война на Востоке. Он сказал: «Будешь жить и учиться в детском доме».
Москва. Самолет уходил ночью. Генерал обнял Данилу и по-мужски трижды поцеловал; сутулясь, не оглядываясь, пошел к трапу.
Генерал не вернулся с Дальнего Востока. Погиб в Маньчжурии...Данила глубоко вздохнул. Послевоенные годы пролетели быстро. Средняя школа. Институт. Аспирантура. Кандидатская диссертация. Научные командировки в Италию и Исландию. Казалось, пройдено много, но вспомнить эти годы было почти нечем. Все это была обыденная
повседневная жизнь, не затрагивающая глубоко души. Теперь вот в составе вулканологической экспедиции он едет на Камчатку. Три дня назад его вызвали в канцелярию Академии наук СССР и показали письмо полковника Романова. «Прошу сообщить, — говорилось в нем, — имя и отчество кандидата технических наук Д. К. Романова — автора статьи...» А через день, не дожидаясь выезда экспедиции, Данила сел в самолет и прилетел в Хабаровск...
Данила закурил. Все эти годы он жадно вбирал знания. Он мог быть вполне доволен собой. Жилось ему неплохо, здоров, силен. Но его не устраивала размеренная жизнь кабинетного ученого. Он рвался на стройки, в гущу жизни, а ему говорили — «у вас все впереди».
В коридоре хлопнула дверь. В комнату, чуть прихрамывая, вошел Петр Васильевич Романов.
— Как самочувствие, дорогой? — весело спросил он. Данила поднялся, высокий, широкоплечий, и, указав
глазами на бумаги, сказал:
— Вот, подводил итоги своей жизни.
— Ну и что?
— Неважный итог, Петр Васильевич. Тридцать лет все взаймы брал и ничего еще не отдавал.
Они присели на диван.
— Смотри-ка, день рождения тягостно отразился на твоем душевном состоянии. У тебя, дорогой, впереди еще целая жизнь. Все успеешь.
— Слыхал, — отмахнулся Данила.
— И не следует прибедняться. Я читал твои статьи.
— Ну, что там. Мелочь...
В кабинет вошла чистенькая старушка и пригласила их ужинать. Романов был холостяк, и в квартире хозяйничала его дальняя родственница.
— Пошли, отметим твое тридцатилетие, — сказал Романом.
Данила оглядел его и сказал:
— А ты все такой же, Петр Васильевич. Не стареешь. Только голова немного поседела.
— Некогда стареть, друг, — отшутился Романов. Раненая нога, мучившая его накануне к непогоде, успокоилась, и он чувствовал себя отлично.
Да, в свои сорок семь лет он был таким же поджарым и мускулистым, как в молодости. Но это потому, что регулярно, с увлечением занимается гимнастикой. В столовой,
по случаю приезда гостя, да еще именинника, был любовно сервирован стол.
Романов откупорил бутылку коньяку и наполнил стопки.
— Полагается произнести тост. Выпьем за твое тридцатилетие, Данила.
— За нашу встречу, Петр Васильевич.
Данила положил на свою тарелку золотистое, аппетитно подрумяненное куриное крылышко, добавил гарниру — цветной капусты и картофельного пюре. Все было очень вкусно. Данила похвалил, потом, без видимой связи с этим, сказал:
— А я в столовых питаюсь. Надоело.
— Жениться надо, — заметил Романов.
— Чтобы жена готовила обеды?
Романов улыбнулся. Вопрос был немного каверзный, — молодежь иногда любит поддеть стариков.
— Без женщины человек грубеет, мой друг.
— Почему же ты не женился до сих пор?
— В свое время не успел этого сделать, а теперь, пожалуй, поздно.
После ужина они вернулись в кабинет. Романов уселся на диван и вытянул ноги. Данила закурил, стал глядеть в окно.
— Ну, что скажешь о моем камчатском дневнике? — спросил Романов. — Прочитал?
Данила не ответил.
— Давно это было, а до сих пор не могу забыть. А недавно еще Корней Захарович напомнил об этой старой истории.
— Он жив? — Данила резко повернулся. Не мигая, каким-то странным, сдержанно-вопрошающим взглядом смотрел он на Романова. — Жив?
С первого часа встречи Данила ждал разговора об отце. Несколько раз он сам порывался начать его, но почему-то сдерживался. Иногда лучше находиться в неведении, чем знать горькую правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70