Эта земля никому не принадлежала, и никто не интересовался ею; они платили лишь небольшой ежегодный налог муниципалитету — всего несколько крон. Но когда на каменистом участке выросло небольшое крепкое хозяйство, явился какой-то крестьянин и предъявил претензию на землю; он, мол, пас овец на этом участке в течение ряда лет, — во всяком случае достаточно долго, чтобы отнять дом у тех, кто его построил. Рослый рыжеволосый человек, стало быть, не имел никаких прав и начал поэтому ломать и крушить все, что только мог и что было создано им вместе с женой. За это он был по заслугам наказан и после того запил. Трудиться этот человек больше не хотел; когда власти предлагали ему работать, он громко смеялся и отвечал:
— Черт побери, община обязана кормить меня!
И так как община не могла отказать ему в попечительстве, то его вместе с семьей поместили в дом призрения.
Мать под тем или иным предлогом посылала ко мне сестру Сине, чтобы предостеречь от дружбы с новыми товарищами, но я заупрямился. Теперь я чувствовал себя самостоятельным и не желал больше, чтобы мной командовали. Вдобавок я нуждался в обоих мальчиках— в их обществе и помощи. Легко было домашним посылать мне поклоны и предписания прогнать этих приютских ребятишек! А кем заменить их, как обойтись без их помощи? Отношения с другими ребятами научили меня самостоятельно судить о людях; может быть, тут сказалась и унаследованная от отца склонность всегда идти против течения.
У обоих мальчиков был суровый и прямой характер, грубый и хриплый голос, а под глазами мешки; часто на их теле виднелись и следы отцовских кулаков. Они всегда торопились вернуться домой к тому времени, когда должен был прийти отец, чтобы мать не оставалась с ним одна.
От них я узнал много новых и полезных вещей. Они прекрасно умели вырезать из дерева кораблики, игрушечные плуги и тележки. Мы раскапывали мышиные норки и запрягали мышей в тележку, к которой приделывали колеса из катушек. Братья знали, в каких канавах и под какими заборами тайком несутся куры с соседних дворов,— поэтому у нас никогда не иссякал запас яиц. Мы складывали костер из вереска и коровьих лепешек и жарили яичницу на тонких плоских кусках песчаника. Требовалось много масла, чтобы яичница не подгорела; но Андреа намазывала масло на хлеб толстым слоем.
Я сделал неожиданное открытие, что эти мальчики ходят ко мне не из-за еды. Они были оборванные, но сильные и упитанные; в этих местах пищи было достаточно для всякого, кто не стеснялся ходить и просить. Раза два в неделю мальчики совершали походы за продовольствием в глубь острова и иногда возвращались через пастбище, чтобы показать мне, сколько набрали. Хозяйки на хуторах не скупились.
— Почему вы не попросите, чтоб вам дали куртку или пару штанов? — спросил я.
— Нет, одежды никто не даст, ее донашивают сами; она ведь стоит денег.
С этим доводом я соглашался, — одежда стоила денег. На мне самом даже в зимнее время одежонка была неважная, да и ее в свое время долго носил мой старший брат. В доме же у нас не было такой еды, которая хоть отчасти возмещала бы недостаток одежды. Жирок на теле — совсем не плохая замена теплого пальто, но нам и еда «стоила денег». Я всегда мерз, да и теперь чувствителен к холоду, а эти ребята никогда не зябли. Я думал, что их поразительное бесстрашие объясняется именно этим свойством.
Они научили меня ловить гадюк, которых было много в этой местности. Гадюки и ужи зимовали под плетнем около Лангеде; майское солнце выманивало их наружу, и они грелись у плетня на косогоре, часто кучками по пятнадцать — двадцать штук; только с наступлением настоящего тепла они расползались по всему полю и прятались среди мелких камней и в вереске. Когда я гонялся за скотиной, мне случалось наступить на змею, и она бросалась на меня, но не успевала укусить, так как я быстро убегал. Зато у молодых телят порою сильно опухали лодыжки там, где шерсть была покороче, и они несколько дней после укуса ходили, понурив головы.
Ужей мы просто убивали, но для гадюк и смерти было мало. Они были опасны для людей, их укусы грозили верной смертью, если поблизости не оказывалось никого, кто мог бы высосать рану. У гадюк, как уСвизы и других ведьм, были полые зубы, а в них — яд из адского котла. Мучая гадюк, мы как бы наказывали самого сатану.
Для серьезной охоты мы вооружались длинными ореховыми палками, у которых один конец был расщеплен, и загоняли в щель клин, к которому привязывали веревочку; когда мы дергали ее, клин выскакивал и гад оказывался в клещах. За утро мы могли поймать до десяти штук. Ужам мы разбивали головы; гадюк жгли на костре. Это была самая подходящая казнь для дьявольских исчадий ада. И тут уж нечего было опасаться, что они оживут. Если же гадюку разрубить пополам, то на заходе солнца обе половинки срастутся и чудовище уползет.
Летом мы стали охотиться на гадюк поодиночке. Я привык попросту убивать их палкой или камнем, но братья разъяснили мне, что так делают только трусы,— гадюк следует брать голыми руками. Сначала гадюку дразнили и заставляли ее гоняться за нами до тех пор, пока она не уставала и не старалась скрыться. Когда она прятала голову в вереске, надо было прыгнуть, схватить ее правой рукой за хвост и тащить из вереска, левую же руку одновременно вытягивать вдоль туловища змеи, чтобы вовремя быстро и ловко схватить ее чуть ниже головы.
У меня пробегал мороз по коже, когда я впервые увидел этот способ охоты; я не мог стоять спокойно, мое тело повторяло все движения змеи. Охотник, крепко сдавив змею левой рукой, смеясь, держал ее перед собой, и в тот самый момент, когда он выпускал из правой руки хвост, змея, пытаясь высвободиться, обвивалась вокруг его левой руки и брызгала ядом, который, как корка, покрывал тыльную часть ладони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55