Значит, все же хорошо, что отец не провалился в полынью, когда однажды ночью лед взломало.
Одно время он ходил с таким таинственным видом, словно готовил нам втихомолку приятный сюрприз. И однажды вечером, когда все сидели за столом, он бросил матери на стол какую-то бумажку; это был документ: отец купил у муниципалитета участок земли около Пресного озера. Ах, значит у нас будет собственный дом, как у всех здешних людей!
— Ты мог бы сказать мне об этом раньше, — упрекнула его мать. Но отец не имел привычки советоваться с кем бы то ни было.
Как только земля оттаяла, отец начал вскапывать участок; мы с Георгом помогали ему и никогда раньше не брались за работу так охотно, как теперь; мы смеялись и дурачились. Отец внешне не проявлял своей радости, но его рвение показывало, как он доволен. Иногда он не ходил в каменоломню и каждый праздник проводил на участке. Чтобы наверстать упущенное, он работал с фонарем до поздней ночи. Не удивительно поэтому, что у него хрустели все суставы, — когда он ложился в постель, я сам слышал этот хруст. Мы ломали на берегу камень для фундамента и для забора. Отец хотел возвести солидную постройку и добрался до самого каменного грунта, чтобы поставить дом на твердой почве. Когда мать приносила нам кофе, ее лицо так и сияло улыбкой, и она влюбленно смотрела на отца.
— Ну, дом уж будет основательный, как и все, что делает Ханс Йорген Андерсен! — говорила она. (Когда мать хотела подчеркнуть, что гордится отцом, то всегда называла его полным именем.)
Отец мог построить дом собственными руками, у него только не хватало денег на материалы. В городе тогда негде было получить ссуду под залог дома, но однажды вечером к нам пришел старый хромой мясник Хенрик Леган, — у него на дне сундука хранились деньги, он давал их взаймы под проценты, но только тем, кто не состоял с ним в родстве. Брал он не больше четырех-пяти процентов, и все же на него смотрели как на ростовшика. Считалось, что давать взаймы деньги и брать за них проценты не совсем порядочно; другое дело — ссудить деньги, чтобы оказать временную помощь родным или друзьям. Отец получил пятьсот крон, — кажется, из четырех процентов годовых, и старый мясник не захотел взять расписки, но отец должен был обещать ему никому не рассказывать, откуда эти деньги.
Вскоре возчик Лау начал подвозить кирпичи. Отец полагал, что кладку начинать еще рано, — могли ударить ночные заморозки, да и другой работы пока хватало. Когда после отлива отмель оголялась, мы шли туда с мотыгами и ломами, очищали дно от мелких камней и принимались ломать голубой песчаник. Отец поднимал его целыми плитами, — он собирался выложить ими пол в пристройке, двор и тротуар перед домом. Море прилежно отшлифовало голубую поверхность песчаника, местами волнистую, как стиральная доска.
Отец выломал плиту величиной со стол и толщиной в пять-шесть дюймов, обтесал ее, придав ей форму четырехугольника, и пробил посредине круглую дыру. Плита должна была послужить крышкой для колодца. Другую плиту приготовили для свиного корыта; Георгу поручили его выдолбить.
— Вот я буду делать вещь, нужную для дома! — сказал Георг торжествуя.
Должно быть, отец заметил обиженное выражение на моем лице, потому что вдруг принес кусок песчаника поменьше.
— А это уж будет для куриного корытца, — ласково сказал он. Я никогда еще не видал его таким и громко заплакал. Отец удивленно посмотрел на меня.
— Это он от радости, — пояснил Георг.
Все плиты решено было обтесать тут же на берегу, чтобы не тащить наверх лишнюю тяжесть. Стремясь сэкономить деньги, мы сами возили материал на тачке к месту стройки. Надо было успеть запастись песчаником, пока прилив не закрыл нам доступ на отмель, так что дела хватало. Работали мы охотно, отец возил тачку, а мы с Георгом помогали — шли впереди и тянули лямки, надетые через плечо. Нам приходилось шагать по каменистому морскому дну и, миновав скопление водорослей, взбираться по камням на высокий берег. Это было нелегко, плечи ломило, и в глазах темнело. По зато наверху, на ровном поле, открывалось чудесное зрелище: на расстоянии каких-нибудь двухсот футов от берега выделялось светлое пятно — такие пятна порой встречаются среди волнующегося моря, где все перемешалось: земля, камень, доски; по каким светом было оно окружено!
Мы строимся! И сердца наши как будто пели не умолкая: «Мы строимся, мы строимся!» Георг и я поклялись друг другу больше совсем не спать: засыпая, мы ведь лишали себя этой радости. Однако вскоре мы свалились с ног, смертельно усталые. Иногда посреди ночи Георг тянул меня за нос, — довольно грубо, как это было ему свойственно, и, пробормотав: «Эй ты, соня, мы строимся!» — снова засыпал.
Да, мы строились! Это было заметно по всему. Люди придумывали предлог, чтобы заглянуть на место стройки, проходили мимо как бы случайно, останавливались и принимались болтать. Даже городской фохт со своими дамами отправился однажды сюда на прогулку. Компания остановилась на валу, оглядывая окрестности, и как бы случайно заметила нас. Фохт показывал палкой на наш дом, а дамы глядели в стекла, которые держали над переносицей на ручке вроде щипцов. Потом они подошли ближе, и отцу пришлось бросить лопату и показать им нашу стройку.
Это заняло больше времени, чем отец предполагал,— фохт всегда задавал нелепые вопросы, и ему приходилось все объяснять по два раза.
— А вот кладовка для продуктов, — сказал отец, когда они подошли поближе к постройке; я видел по его лицу, что ему уже хочется поскорее спровадить важных гостей, чтобы снова приступить к работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55