С мешками, с громадными ящиками на головах, иные на себя навьючили такой груз — посмотреть страшно. Ослики, конечно, главный гужевой транспорт. Реже — двуколки, колеса огромные, в рост человека, а возница верхом на деревянном седле сидит и ногами в оглобли упирается. Лошади худющие, от ветра шатаются, бока — стиральная доска: ребра и кожа. Да и люди, если присмотреться, не лучше выглядят. И я сам вид имел соответственный: цыплячья шея из гимнастерки лезет, голенища вокруг тощих икр, как паруса, хлопают. И лицо весьма растерянное...
Улица, еще дважды немыслимо изогнувшись, выбралась между тем из глиняных заборов, перевалила через железную дорогу и речушку и уперлась в большой пустырь. Это был базар, барахолка, знаменитая «Тезикова дача». Существовал когда-то в Ташкенте русский купец с такой фамилией, жил в этом районе. Никто не знал, чем он знаменит, может, и не был знаменит ничем вовсе, а фамилия вот осталась. Чаще по-другому бывает, к сожалению.
Да, это был базар. Но какой?! За войну много перевидал я базаров. В те трудные годы, увы, во всех городах они становились чуть ли не главным общественным местом. И в Чебоксарах имелся солидный базар, но куда ему до ташкентского! Тут был целый огромный город — со своими обширными районами, улицами, местами отдыха и даже развлечений. Город жил своей суетной жизнью, своими законами. Нетерпеливо двигались разовые продавцы и покупатели. Каменели у своих постоянных мест «оптовики». Прохаживались ротозеи вроде меня. Сновали ловкачи-спекулянты, шептались с верными людьми, высматривали, где купить подешевле, где сбыть подороже. Были здесь люди всех национальностей, наверное. И раненые фронтовики, и калеки, и обтрепанные донельзя святые дервиши — как я их тогда себе представлял, а на самом деле приезжие из глубинок обычные дехкане, — и горожане, и шустрые беспризорные дети войны, перебравшиеся на зиму в «город хлебный» за солнцем. И хотя «Тезикова дача» была барахолкой, на ее окраине, так сказать в предполье, продавали и продукты, дары земли. Они казались мне волшебней всех сказок Шехеразады! Просто нельзя было смотреть на парад изобилия, что буквально пер в глаза и аппетитно бил в ноздри сложными запахами жареной баранины, лука, сала, каких-то неведомых пирожков и лепешек.
И еще одно отличало ташкентский базар от всех других виденных мною базаров военных лет: невообразимый шум, гам и оглушительные крики, царившие здесь. Поначалу казалось: люди орут так потому, что говорят на разных языках, не понимают друг друга и вынуждены столь темпераментно вести себя — жестикулировать, толкаться, неестественно смеяться и неестественно сердиться. Думал я: вот он, Восток, таким он
и должен быть — суетливым, шумным, веселым, стоязычным. А потом разобрался: сложно и трудно живут и здесь люди, за четыре тысячи километров от фронта. Хоть и без затемнения, без бомб и снарядов, рядом с базарным изобилием, а — голодно. Под южным солнцем, но не всегда и жарко.
Но тогда, в свой первый день, бродил я, восхищенный, по базару, как по музею. Глазел, вдыхал, напитывался Азией. Вы скажете, нелогично? Приехал в чужой город, не устроился, не определился — и шатался по базару? Вместо того чтобы сразу отправиться на поиски Рахимова, да? Конечно, нелогично. Мы с вами сейчас так не поступили бы. Но не забывайте: конец сорок четвертого, а я — двадцатилетний мальчишка, явно не рассчитавший ни своих сил, ни своих возможностей и рванувший в Ташкент не столько по велению разума, сколько по непроверенному авантюрному сердечному побуждению. С таким же рвением тогда я мог увлечься отловом морских котиков и рвануть на Командорские острова. Молодость хочет, старость умеет. В сорок лет мы анализируем каждый свой шаг, в двадцать — нам некогда, да и не умеем. Да и не надо! Так что не будем слишком строго судить того Базанова, который задержался на ташкентской толкучке, а не кинулся на розыски своего приятеля, соблазнившего его на столь долгое — на всю жизнь! — путешествие. Знаете, с каким капиталом отплыл я из Чебоксар? С куском мыла, засунутым на самый черный день на дно пустого вещевого мешка Не улыбайтесь, вспомните: по тем временам это был изрядный капитал. Буханка хлеба стоила сто пятьдесят рублей. Кусок мыла — примерно столько же. Так что я чувствовал себя Крезом.
Солнце стояло над головой и не по-зимнему пригревало, когда я покинул базар и направился к центру города. Грязь быстро высыхала и превращалась повсюду в пыль — очень тонкую, невесомую и летучую. В пыли воодушевленно купались воробьи. Курлыкали серые горлинки. Улицы теперь распахивались, открывались обычными деревянными заборами, за которыми виднелись голые сады и белые одноэтажные домики из сырцового кирпича, наподобие украинских мазанок, крытые черепицей и реже — железом. Окна у них были зарешеченные, с резными наличниками, с зелеными
и синими ставнями. Под голубым небом и при ярком солнце все это выглядело весьма идиллически и напоминало скорее приморский провинциальный городок, нежели тот Восток, к которому я так стремился и который открылся мне только что на базаре.
В конце концов я прекратил свою бесцельную созерцательную прогулку и заставил себя двигаться в нужном направлении. И даже зашагал быстрее, перестал крутить головой и озирать окрестности. Увы, это оказалось выше моих сил, ибо в тот первый день Ташкент был действительно наполнен чудесами.
Я вышел к мосту через широкую реку. Течение у нее было стремительным, а вода — густой и мутно-коричневой. На правом, пологом берегу, на куче кирпича и строительного мусора сидели немцы — солдаты и офицеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261