Работники больницы и добровольцы из ходячих, которые получили разрешение, приводили в порядок парк. Они окучивали деревья, сгребали в большие стога пожухлые прошлогодние листья и всякий сор, посыпали песком дорожки, устанавливали и красили скамейки. Очередной субботник. Весь Ташкент сегодня чистился, красился, молодился...
Базанов, испытывая все усиливающееся желание выскочить из окна и кинуться вниз — таскать скамейки и урны, работать лопатой, метлой или граблями, чем угодно, лишь бы работать! — походил по палате, присел на подоконник. Два месяца прошло с тех пор, как его привезли сюда. Быстро летит время, но ничего: он уже почти в строю. Осталась самая малость — добиться права на прогулки. Тут Зыбин обскакал его, тихушник. Он уже третий день посиживает на скамейке у выхода из клиники, а завтра-послезавтра, поди, будет выпущен и на малый круг для пеших прогулок — на маршрут номер один. Как троллейбус.
Базанов достал из тумбочки зыбинское круглое зеркало и посмотрел на себя. Зеркало оказалось увеличительным. Глеб увидел неестественно раздутый, наподобие груши, нос, небритую щеку и задумчивый глаз, под которым кожа, иссеченная морщинами, висела мешком. Фу! Таким он станет в старости, это его будущее лицо. Глеб повернул зеркало другой стороной, и все встало на свои места. На него глядел сорокатрехлетяий мужчина — светловолосый, с достаточно густой еще шевелюрой, в которой седина была пока неуловима, с высоким лбом, прорезанным двумя глубокими складками над переносьем, темными и запавшими озабоченными глазами, худыми щеками и заострившимся почему-то подбородком. Подбородок, щеки и глаза — все это было незнакомо Глебу, все это было новым, благоприобретенным здесь, в ташкентской клинике. И губы показались Глебу сиреневыми, бескровными, и лицо очень бледным. Всегдашний темно-коричневый загар потускнел, утратил густоту тона; лицо стало бледно-лимонным, как у человека, иеренесшего жесточайшую малярию. Или желтуху.
И все же это было его лицо, если присмотреться. Просто Базанов давно не смотрел на себя в зеркало. Почти два месяца. И каких два месяца. Он знал уже многое: знал расстояние и преодоление его, жажду, холод, жару, автомобиль, раскаленный, точно тандыр, служебные неприятности и радость открытий, и радость любви, и тяжесть потерь. Да, он знал многое. Но он не знал, как станет жить теперь, и, уже стоя на пороге этой новой жизни, совсем не представлял ее себе. И поэтому ему было чуть-чуть страшно и хотелось как можно быстрее вступить в эту новую, еще чужую
ему, незнакомую жизнь, чтобы узнать, какая она и каков он в ней.В Ташкент приходила весна. Он выжил, он встал на ноги. Он снова мог думать о себе в будущем времени. Будет жизнь, а значит, будет и работа, и он придет в эту новую жизнь, как в терра инкогнита, землю необетованную, точно родившийся заново. И - прочь все сомнения!..
— Баста! Кончай болеть! — воскликнул Вася Иванов, заходя в палату. — Солнышко — как летом.
Вася Иванов стал третьим обитателем их палаты. Шестидесятилетний такелажник был коренаст, точно несгораемый шкаф. Он перенес трудный инфаркт (говорил: «Жила в груди лопнула. Рояль вдвоем на пятый этаж тащили, а напарник захребетником был, вся тяжесть на меня и пала»), так и не поняв, что произошло с ним, отлежался, стал ходячим и готовился уже к выписке. Всем и каждому Вася охотно объявлял свою крограмму-минимум: «Из больницы прямиком в баню, а уж потом домой. Ох и напьюсь я, братцы! Три месяца жену не видел».
Общительный, непоседливый, он редко бывал в палате, даже обедал всегда где-то и с кем-то, приходил обычно к ужину, и всегда с самыми последними больничными новостями и невероятными историями. У него был живой, несколько парадоксальный ум, не отягощенный образованием. Всю жизнь таскал Вася тяжести: «поднять», «не бросать», «не кантовать»; называл свою работу «ляпстроем» и гордился силой, данной ему в наследство дедом — оренбургским казаком.
Перед выпиской, которой он очень ждал и день которой ему уже объявили, Вася Иванов притих: и его, видно, донимали мысли о будущем. Вася не воспринимал его без любимой своей профессии такелажника, не верил врачам, что не сможет заниматься своим трудом, и все же в его голове давали всходы зерна сомнения: у него часто побаливало сердце. Вчера вечером пришел с новым и неожиданным решением:
— Мне тут один присоветовал — чуть что, зови врача. Вынь и положь больничный... Или пойди лучше в продавцы — мясо рубить. Но не по мне это дело... Так подумаешь, а жить зачем? На шею государству садиться? Выучиться мне все недосуг было, други мои
дорогие, воевал я, кажись, всю дорогу. Только и освоил — поднять да бросить, да вот еще детей делать. Трех сынов произвел — ни один с войны не вернулся. Разве я недовольствую? Но, если по правде, голова у меня больше сердца болит. Человек ученый, ежели его прихватит, враз удобные слова придумает, вокруг себя разложит, ему и лежать способнее. А мои мысли, вроде мышей, к примеру, во все стороны разбегаются... Нет, пойду в продавцы. Возьмут, как полагаете?
А вот сегодня - бодрый, радостный, самоуверенный. Вроде от него и водочкой чуть-чуть попахивает. Сообщает:
— Ребят из бригады видел — навестить пришли. Ждут не дождутся. Без меня каждый — сам по себе, со мной — бригада, железная, непромокаемая...
Такой был человек Вася Иванов, заслуженный такелажник, старожил города Ташкента и первый человек среди грузчиков Сортировочной, что за Перву-шинским мостом.
Он-то и рассказал Базанову о Первушине, по имени которого назвали мост. Это был богатейший человек в Туркестанском крае - купец, хлопковик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261