В правой была прихваченная в сенях палка. Никого не было, чтобы удержать его,— все уже разошлись.
Митря стоял на дворе у навеса возле лошадей. Длинными железными вилами он подгребал свежескошенную траву. Когда показался запыхавшийся Гицэ, он бросил работу, чуть поднял вилы и в упор посмотрел на него с притворным удивленьем.
Мельник остановился, храпя, как взнузданный жеребец. Он смерил Митрю с головы до ног, потом с ног до головы, посмотрел на блестящие вилы, мальчишка был сильней его — широкогрудый и плечистый.
— Бросим, братишка, шутки да глупости,— пробормотал Гицэ уже другим голосом. Потом ухмыльнулся, обнажив черные зубы.
Растрепав на бегу волосы, выскочила на двор и Станка. Она сразу же вцепилась в палку, которую держал муж.
— Гицэ, Гицэ.— завопила она,— оставь мальчишку в покое, прости ему.
— Ладно... Только пусть он меня больше не злит,— забубнил мельник.— У меня больное сердце, печень больная, и когда меня донимают, вся желчь у меня разливается.
— Пускай Митря живет здесь, пока все наладится,— просила жена,— пускай присматривает за скотиной и за птицей. Я буду ему с мельницы еду посылать — вот и довольно с него. Ведь, правда, Митря?
Митря молчал, не спуская с них глаз. Тут и Станку пронял страх. Она шепнула:
— Что делать, Гицэ?
— Поглядим,— пробормотал мельник.— Справлю ему сапоги и одежу. Пойду поговорю с господином Кристей, чтобы взял его работать в именье.
Мальчик кивнул головой. Гицэ сипло засмеялся:
— Ну что, так будет хорошо?
— Хорошо.
Возвращаясь домой, Гицэ сказал жене:
— Избавимся от него. Сдам его старому черту, туда, в именье. Боярин Кристя пристрелит его из ружья.
— И напугалась же я,— заохала Станка.
— Чего пугаться? Видела, чем его можно взять? Простофиля он, весь в отца, а горяч — не хуже матери. Теперь я знаю, какая нужна бычку веревочка. Наобещаю ему с три короба. Одену его. Заключим с барином контракт. Промается парень там лет пять, а тут его, глядишь, и в солдаты заберут. Уж тогда — точка. Станка забормотала, крестясь:
— Дай, господи, избавиться от него. Матерь пречистая, спаси нас от лукавого.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
МЫ ЗНАКОМИМСЯ И С ХОЗЯИНОМ ПУСТОШИ ДРОФЫ —БОЯРИНОМ КРИСТЕЙ ТРЕХНОСЫМ
Усадьба Хаджиу была расположена в четырех километрах от Малу Сурпат, среди редких старых акаций, на холме, раскинувшемся у края пустоши Дрофы,— пустоши, потому что не селился на этой земле ни один крестьянин. Только дикие звери рыскали по равнине, присоединяя свой вой и рев к завываниям ветра, да в воздухе плавно кружились орлы-стервятники, высматривая падаль поблизости от коровьих стад и овечьих отар. На всю степь только и было что три глубоких колодца с журавлями, один от другого на большом расстоянии, да еще ручей, похожий больше на болотистую низинку. После пятнадцатого декабря зима выпускала здесь на свободу дикий табун метелей. Весна наступала раньше времени. Расцветали цветы и быстро увядали. В разгар лета под белесоватым небом стояла немилосердная жара. Между хлебами время от времени появлялся, словно вырастал из-под земли, всадник — господский приказчик. По укромным местам бродили осторожные дрофы. На юге поднималось марево.
Старый помещик Мавромати, вооружившись подзорной трубой, имел обыкновение осматривать с вышки усадьбы свое богатое поместье. Особенно внимательно наблюдал он во время пахоты и жатвы. Иногда что-нибудь ему не нравилось, тогда он вздрагивал, как ужаленный змеей, бросал подзорную трубу и кричал:
— Вот я пойду к ним! Покажу этим голодранцам, как надо господскую землю обрабатывать. Я плачу деньги за жатву и молотьбу, а не за то, чтоб они в Адынкате угрей ловили. Вот пойду и пальну в них из ружья.
Никуда он не шел. Не под силу ему это было: он едва передвигал ноги.
Так же, бывало, обрушивался Мавромати и на своих сыновей за то, что они сорили золотом за границей. Он и им угрожал ружьем в ответ на бесконечные письменные просьбы о деньгах и опять о деньгах. Даже несколько раз в луну стрелял, но все напрасно: сыновья как уехали, так больше не возвращались.
Нынешний владелец имения, Кристя, купил поместье у наследников старика. Он их даже и не видел. Купчая была совершена их поверенным, и Кристя через банк выслал деньги в Париж, все равно что на луну. От этих барчуков-наследников больше не было ни слуху ни духу. Жили они, пока не промотали то, что получили за землю в Дрофах, политую потом и кровью тружеников.
Всем, что было в Хаджиу, стал пользоваться Кристя — и вышкой и подзорной трубой. Но он-то не шутил, когда угрожал ружьем. Он и вправду заряжал его мелкой дробью или солью.
Кристя был жесток и неутомим. Взгромоздившись на беговые дрожки, разъезжал он по всему поместью, имея всегда при себе ружье. Возил его размашистой рысью вороной жеребец. Еще издалека Кристя начинал орать и угрожать хриплым голосом, выбрасывая вверх руку, будто поршень. Был он уродливым и старым, безбородым и жирным. Из-за того, что между щек торчала у него какая-то картошка нелепой формы, люди из Малу Сурпат прозвали его Трехносым. Иначе его и не называли, даже фамилию забыли. Счастье, что он передвигался с трудом и быстро задыхался, так что люди могли спасаться бегством от его гнева. Он смотрел, как они удирали, осыпал их бранью и оставлял в покое, зная, что рано или поздно он их настигнет, а то и сами они придут к нему. Настигал он людей с помощью старосты и жандармов. Приводила их к нему нищета и нужда.
К Кристе Трехпосому и повел Гицэ своего младшего брата. Застали они его па вышке, откуда через открытые окна осматривал он в подзорную трубу свои владения.
— Подождите немножко,— приказал он им.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50