Дита укоризненно посмотрела на меня.
— Это все твои выдумки,— сказала она.— Что мы теперь будем делать?
— Надо переждать.
— И не думай даже. Раз уж назначаешь свидание в дождь, то изволь терпеть.
— Ладно. Я готов.
— А обо мне ты подумал? Постой.— Она повернулась и побежала вверх по лестнице.
Я стоял в подъезде, дождь смывал с разлапистых каштановых листьев пыль, тротуар потемнел от дождя.
Дита вскоре вернулась, держа в руках небольшой голубой зонтик от солнца.
— Другого не нашла,— сказала она в оправдание.
Мне понравился этот голубой зонтик, похожий на
лоскут ясного неба и чем-то непостижимо праздничный.
Неторопливо мы шли улицей под деревьями, перепрыгивая через лужи. Высоко, словно знамя радости, я нес этот маленький зонтик и никак не мог подавить улыбки, дрожавшей на моих губах.
— Не валяй дурака,— сказала Дита.— Смотри, я совсем промокла.
Я обнял ее за плечи и привлек к себе. И правда, ее платье было мокро и прилипло к телу.
— Убери руку,— попросила Дита.— Не надо.
Я вздохнул.
— Могу и убрать.
— Да ты не сердись,— сказала она.
— Трудно тебя понять.
— А ты и не старайся.
Мы шли по набережной, блестел умытый асфальт, вода у пристани казалась зелено-коричневой. Зонтик я старался держать над Дитой, и рубашка у меня сразу же промокла.
— Мартинас,— сказала она — когда я бываю с тобой, я кажусь себе самой большой дурой на свете.
— Это плохо.
— Я сама знаю, что плохо.
— Это тоже плохо.
— Что именно?
— А то, что ты все знаешь.
— Вот ты мне и доказал, что я дура.
— Ты сама себя убеждаешь в этом. И, чего доброго, еще захочешь, чтобы я тебе возражал, разубеждал тебя.
— Мужчина должен возражать в таких случаях. Хотя бы из чувства деликатности.
— Банальный мужчина.
— А ты еще мальчишка. Притом несносный.
— Поэтому-то мы и будем все время искать друг друга.
— Неправда,— печально сказала Дита.— Мальчишки слишком нетерпеливы и самоуверенны!
На другом берегу пристани, разбрызгивая искры, сверкала ацетиленовая горелка. Кто-то размеренно бил кувалдой по металлическому корпусу баржи.
Мы стояли на берегу. Дита старалась достать носком туфли воду, а я держал ее за руку. Почему-то мне вдруг захотелось свистнуть, и я пронзительно засвистел.
Удары молота на другом берегу прекратились. И тут же, совсем неожиданно, сквозь утихающий дождь раздался залихватский ответный свист.
Дита отскочила от воды и испуганно посмотрела на меня.
— Ну и свистишь же ты... Как настоящий гангстер из американского фильма.
— Неужто я похож на гангстера? — спросил я, свирепо сдвинув брови.
— Ага...
Она прильнула ко мне и, откинув голову, пальцами дотронулась до моего лба. Потом ее губы мимолетно коснулись моих.
Я стоял, высоко подняв голубой зонтик, а теплые капли дождя стучали по его куполу, что-то говоря только мне и Дите.
Повернулась дверь-вертушка, забранная металлической сеткой. Всего только вполоборота — чтобы я мог протиснуться через проем. Вахтер был педантом.
— Всего хорошего,— бросил я ему.
И тут увидел Генрикаса. Он стоял у выкрашенной в желтый цвет стены проходной и курил. Почему-то мне показалось, что он старается быть незаметным. Увидев меня, он сделал несколько шагов навстречу.
— Мне надо с тобой поговорить, Мартис.
— Что-нибудь срочное?
— Срочное? — словно переспрашивая сам себя, улыбнулся Генрикас.
Мы вышли.
— Ты знаешь, о чем будет разговор? — спросил он, опустив глаза.
— Пока что нет.
— Я думал, что ты более догадлив.
— А ты уже выпил сегодня?
— Немного.
Мы свернули в переулок. День стоял солнечный, душный.
— Сегодня суббота? — спросил Генрикас.
— Суббота.
— Хочешь посидеть со мной?
— Нет.
— Дурак. Дундук.— Он швырнул в сторону окурок.— Так ты правда не знаешь, о чем мы будем говорить?
— К чему такое вступление?
Генрикас усмехнулся:
— О Дите.
— Слушаю.
— Начну с лирического отступления.— Он чуть поколебался.— Ты хорошо меня знаешь?
— И да и нет.
— Не притворяйся, Мартис. Мы друг друга очень мало знаем.
— Ладно, значит, я ошибался...
— Слушай,— вдруг грубовато оборвал он меня.— Дита в последнее время очень изменилась. Ты не знаешь почему?
— Не думаю, чтобы из-за меня.
— Именно,— подчеркнул он.— Теперь она часто говорит о тебе, Мартис.
Генрикас слегка хлопнул меня ладонью по плечу:
— Дита — это сама радость жизни, а я, как ты знаешь, человек пропащий. Ты даже не можешь себе представить, как она теперь мне нужна. Но в последнее время она слишком много стала сомневаться в таких вещах, которые ей раньше были ясны.
— Я не вижу в этом ничего плохого.
— Лучше бы она не сомневалась. Мне это очень важно.
— Это вроде просьба?
— Я думаю о ее спокойствии.
— Ты имеешь в виду свое спокойствие, да? Тихая заводь нужна? И какой ужас, если она вдруг перестанет верить в твою трагическую натуру. А я вот чувствую себя до некоторой степени ответственным за Диту и хочу, чтобы она осталась, как ты выразился, «радостью жизни».
Он втянул голову в плечи.
— Зачем ты лезешь туда, где ты меньше всего нужен?— огрызнулся Генрикас.— Ответственность! Ха— ха! Дита вовсе не такая святая, как ты воображаешь.
— Может, ты еще примешься хвастать своими любовными победами? — У меня срывался голос от негодования.— На кой черт ты решил разыграть этот спектакль? Хочешь сторговаться насчет цены?
— О, она вовсе не такая святая,— злорадно повторил Генрикас, засунул руки в карманы своей куртки. Видимо, он почувствовал, что попал в точку.
— Комедиант!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24