В основном, конечно, от студенток.
«Это правда, что Жаклин — седьмая жена Пикассо? У Гогена были, кажется, четыре неофициальных жены. Кто посмеет после этого утверждать, что женщина не помогает творцу?»
«Сегодня вы только один раз улыбнулись за всю лекцию. Если б вы знали, как вам идет улыбка, товарищ доцент!»
«Я могла бы вам позировать, и за сходную плату. Фигура идеальная, но морда кирпича просит».
Суопис прячет в кулаке эти три записки. Прочитать или нет? Прочитать, и всем вместе посмеяться? Это было бы лучше всего. Но ведь потом появится еще больше любителей посылать записки, чтобы развлечься...
Медленно обводит взглядом аудиторию. Где же эта, с мордой, что просит кирпича? («Нет, конечно, это кто-нибудь из парней написал».) А может, какая^ нибудь особа, идеализирующая роль женщины в жизни художника? Девушки, ах эти современные девушки... Только улыбайся им постоянно да хохми, если хочешь привлечь их внимание.
И Суопис улыбнулся. Второй раз за лекцию, что случалось весьма редко. А после этого еще раз, и еще, словно по заказу девушки, пославшей записку, чего не случалось никогда. Однако мало кто заметил, что перед этой дополнительной улыбкой Суопис смущенно покраснел и едва не полез за платком, чтоб протереть очки, как всегда, столкнувшись с неожиданностью. Хотя какая там неожиданность: та же брюнетка с черными дугами бровей глазела на него и вчера, и позавчера, и еще раньше. Но только сегодня ее взгляд дошел до сознания, словно только что открытая звезда до астронома, хотя свет ее миллиарды лет летел к земле, пока стал замечен. Их глаза столкнулись на мгновение, и этого было достаточно, чтобы понять: так не смотрят на преподавателя, от которого не ждут ничего, кроме научных познаний. И, осознав
это. он улыбнулся (еще и еще раз), чтобы этой дурацкой ухмылкой скрыть смущение. Он испытывал страшное неудобство оттого, что так живо прореагировал на взгляд девушки, хотя удивляться было нечему — женщины всегда смущали, даже пугали его. Взгляд... Страшное дело, видите ли, взгляд девушки... Пускай и говорящий больше, чем должна сказать ученица наставнику. Пускай и слишком откровенный, интимный даже... Чепуха! Сколько таких взглядов не замечаешь! Обыкновенный взгляд юного существа, и все; нечего поддаваться какому-то бреду.
Суопис с суровым презрением покосился в ту сторону, где сидела брюнетка с дугообразными бровями, и покинул аудиторию на целых пять минут раньше срока. Следующие две лекции были на младших курсах. Отбарабанил их с вдохновением; был бы совсем доволен собой, если б не дурацкая мысль, назойливо не оставлявшая его в покое, да еще в самое неудобное время — когда надо было особенно сосредоточиться. «Хм... Интересно, которая же из записок ее? Ведь писала, точно писала. Иначе зачем так смотреть? Такие, с загнутыми ресницами...» Суопису почему-то казалось, что не кто-нибудь другой, а именно она послала записку, предлагающую ему чаще улыбаться, и сам не почувствовал, как, усевшись в свой «Москвич», чтобы двинуться в сторону дома, посмотрел в автомобильное зеркальце и улыбнулся снова.
Однако уже наутро, хорошо выспавшись и с аппетитом позавтракав, он об этой брюнетке не вспомнил. А когда отправился читать лекцию на пятый курс и ему показалось, что она смотрит на него, как и все другие девушки, немного огорчился. Почудились дни в пединституте, Вероника, Станейка... Нет! Ему всегда неприятно, когда он видит их рядом, пусть даже в воображении, очень неприятно... Не надо думать об этом.
И он безжалостно оборвал нить воспоминаний, направив мысль в более приятное русло — к своим творческим удачам последних лет. Однако несколько дней спустя сон снова отбросил его на пятнадцать лет назад. Суопис сидел в аудитории рядом с брюнеткой, а Станейка расхаживал между окном и дверью и беззвучно разевал рот. Разевал рот и все уменьшался, удаляясь вместе с окном и дверью, пока не превратился в пятнышко с букашку величиной. Потом рядом
появилось другое пятнышко; Суопису показалось, что это Вероника. И правда, место рядом с ним в аудитории пустовало...
— Приснилось мне ни то ни се, — сказал утром Веронике.—Все настроение насмарку...
— Отчего же насмарку? — не согласилась Вероника, когда он рассказал свой сон. — Сон всегда чистая чепуха, а уж этот твой — просто идиотизм.
— Очень уж реальный. Проснувшись, не сразу понял, что это было во сне.
— Долго вспоминаешь, чего не стоит вспоминать. И совсем зря. Сам знаешь, что между мной и Станей-кой не было ничего такого, что могло бы тебе присниться.
— Прости...—буркнул Суопис.
— Пообедай сегодня в ресторане. У меня после уроков собрание... и еще какое-то мероприятие. — Вероника отвернулась, говоря последние слова, и он не смог увидеть ее лица, хотя хотел еще раз ласково заглянуть в глаза жены.
2
В ресторане? Почему в ресторане? Можно пообедать в институтской столовой, да еще в два раза дешевле. Но в последнюю минуту передумал, решив повременить с обедом, — что-то не было аппетита.
Во дворе института стоит его машина. Исполинские вековые деревья заслонили широкими ветвями небо. Линялые уже, с поредевшими желтыми листьями, сквозь которые проглядывают меланхолические лучи осеннего солнца. Беглый взгляд на улицу, в глубину парка. За деревьями алеет костел святой Анны. Рядом — суровый и громоздкий Собор Бернардинцев, погруженный в тайну столетий. Неумолчный гул машин сотрясает воздух, который в такую пору должен бы пахнуть преющей листвой и полем, но не услышишь запаха лошадиного пота или свежего навоза — в землю впитывается вонь нефтепродуктов (сгоревших, сжигаемых, испаряющихся).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145