В тот раз он сказал: «А знаешь, пожалуй, это правильно. Считать своей родиной не тот город, где ты родился, а тот, где впервые полюбил».
«Значит, моя родина здесь,— подумала она.— В этой степи».
Никогда она еще не любила так. Даже того, первого, с которым столкнула ее судьба.
Она миновала поселок и шла по темной дороге туда, где среди темной степи сияли огни гидроблока. Ярко освещенный шахтный двор был пуст. Тихо было и в небольшом вестибюле, где днем всегда толокся народ и звенели стаканы и ложки в буфете. Сейчас буфет был закрыт. Все лишнее исчезло. Все самое важное, ради чего горели эти огни, было глубоко под землей и в тиши кабинета, где сидел дежурный по шахте — человек, отвечающий за эту ночь.
Он обрадовался ей. И она ужаснулась его спокойной радости. Так радуются случайному спутнику в трудной дороге.
— Присаживайся,— сказал он.— Куда собралась?
Он разглядывал ее, словно не понимая, зачем она здесь.
— К тебе,— сказала она.— Что-то соскучилась. Дайка папироску...— Он протянул ей пачку, но сам курить не стал.
— Соскучилась, значит,— сказал он и слегка смутился.
Она, прищурясь и пуская дым, вглядывалась в его лицо.
Он как будто еще сильней загорел, был чисто выбрит.
Но была в его лице какая-то измученность, как после тяжелой болезни.
— Расскажи что-нибудь,— сказал он. Его тяготило молчание.
— А ты... Не соскучился?
Об этом не надо было спрашивать. Но, сделав первый шаг — придя сюда, она знала, что уже не сможет остановиться в своем унижении. Просить о том, чего нельзя выпросить,— о любви.
Их глаза встретились.
— Я мало думал о тебе все эти дни,— сказал он. Это было жестоко, но он не умел врать. Или не хотел. И все же он пожалел ее, потому что, помолчав, добавил: — Но ты пришла, и я обрадовался тебе. Значит, я все же немножко скучал...
— Ты очень счастлив? — спросила она, продолжая унижаться и страдая от этого.
Он долго молчал.
— Не знаю, подходит ли сюда слово «счастье»,— сказал он.— Когда все время думаешь о том, что это кончится...
Он сказал это просто, как сказал бы товарищу, своему парню, с которым можно быть откровенным. Она и была для него таким товарищем. Своим парнем.
— Какой табак едкий,— сказала она.
Зазвонил телефон. Это был Сергей. Стах сообщил ему данные проходки.
Должно быть, он спросил, есть ли к нему вопросы, Стах ответил: «Вопросов нет». В конце разговора Сергей сказал что-то о Тамаре. Может быть, передал от нее привет. Мая поняла это по тому, каким нежным и синим сделался взгляд его серых глаз. Таких глаз она никогда не видела у него. «Подходит ли сюда слово счастье?»
Он взглянул на часы,— не пора ли уже идти в шахту.
— Расскажи что-нибудь,— сказал он опять.
Но вновь зазвонил телефон. На этот раз звонили из забоя. Это был Басюк, бригадир скоростников. Он жаловался на начальника вентиляции Рябинина. Стах напряженно вслушивался в глухой, отдаленный толщей земли голос Басюка. Должно быть, Басюк просил разрешения продолжать работу.
— Не могу, Витя,— сказал Стах.— Это его право — остановить забой, если есть нарушения по безопасности.
Ты бы лучше поставил шесть лесин, чем тратить время на разговоры. Леса нет?.. Пошли двоих из бригады, пусть доставят... Ладно. Я скоро спущусь. Там разберемся...
Он поднялся.
— Идешь? — спросила Мая.
— Придется идти. Ребята злятся. Рябинин для них не авторитет.
— Вы в этом сами виноваты,— сказала Мая.— Для вас всех он мальчишка. Думаешь, шахтеры не видят?..
— Возможно, ты права,— сказал Стах.— А пока что надо идти, выручать его.
Его мысли были уже далеко, во втором подэтаже, откуда звонил Басюк.
«Сейчас он уйдет,— подумала Мая.— Десять шагов до двери, и мы расстанемся. Когда я увижу его? И зачем мне теперь его видеть?»
— Извини,— сказал он.— Я должен идти...
В его голосе была жалость к ней. Та самая жалость, которую она так боялась услышать от других. Но от него она согласна была принять и жалость. Разве не за этим пришла она к нему?
Самое трудное в любви — понять, что все кончено. Согласиться с этим.
В кабинет ворвался Рябинин. Он был в шахтерке, перемазанный углем,— видно, только что вышел из шахты. Он дышал тяжело,— не то после бега, не то от волнения. Он не удивился, увидев Маю. Верней, даже не заметил ее.
— Вы еще здесь, Станислав Тимофеич,— сказал он, переводя дыхание.— Я остановил забой во втором подэтаже. Кровля коржит, подхватить нужно. А у них, видишь ли, лесин лишних нет...
— Я все знаю,— сказал Стах.— Правильно сделал, что остановил...
— Нет, вы не все знаете! — крикнул Рябинин.— Они не за лесом пошли. Они с Забазлаевым по телефону связались. Он разрешил им продолжать работу...
Рябинин вытер щеку кулаком, размазав что-то мокрое — пот или слезы, и сделался еще чумазее.
Они стали звонить на второй подэтаж, но там никто не подходил.
— Бурят,— сказал Стах.— Бурят и ничего не слышат. Как глухари...
— Не переодевайся,— сказал он Рябинину.— Пойдем вместе.
Казалось, он забыл о Мае. Они с Рябининым уже шагали к душевой по пустому освещенному шахтному двору. Все небо было в звездах. Стах шагал своей легкой, пружинящей походкой. В дверях душевой он остановился. Оглянулся.
Она стояла в воротах, глядя ему вслед. Наверно, она показалась ему очень одинокой.
— Подожди дежурную машину,— сказал он.— Осталось десять минут. Чего тебе одной топать?..
Она не стала ждать машину. Между огнями гидроблока и огнями поселка лежала темная степная дорога. Мая шла, утопая ногами в теплой пыли, вдыхая запах полыни. Чем дальше от шахты, в темноту, тем ярче горели звезды. Их было множество, крупных и мелких, созвездия были пересыпаны ими и стали трудноразличимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56