.. Хотя по русскому у него была «тройка» и даже имя Нонна он писал с одним «н»... «На память Ноне от Саши Гордеева в день рождения»...
Все это вдруг всплыло отчетливо. Книжка «Маленькие дикари» Сетона-Томпсона, которую он взял у Нонки почитать, и эта надпись. Кульков никогда не бывал у нее на дне рождения...
Домишки Сарбая показались вдали. Вася брезгливо морщился — не любил ездить по грязи. Грязь же вокруг была невообразимая.
— ...приходилось бывать,— говорила Нонна.— Я люблю старые города. У них есть свое лицо. Не только у города — у каждого дома... Какие-нибудь купидончики под карнизом или забавный флюгер...
«А может, все началось здесь? — думал Кульков.— Он пришел на ее концерт. Я не пришел, а он пришел. А потом она пришла к нему...»
Кульков вспомнил голую комнату, лыжи в углу. Приемник, занимающий половину обеденного стола...
— Слушай, Гордый, ты ведь был женат,— сказал он, не оборачиваясь.— Ее Люсей звали...
— Разошлись,— отозвался Гордеев.
— А сын?
— Сына забрала...
Кудьков подумал о своем сыне. Такого уже не заберешь! Второкурсник. Стреляет не хуже отца, тоже первый разряд...
Кульков мог представить себе, что разойдется с женой. Тем более, что, ссорясь с ним, Зина часто грозила разводом и сама приучила его к этой мысли. Но он не мог представить себе, что можно расстаться с сыном.
— Зря отдал,— сказал он, не оборачиваясь.
— Это право матери,— отозвалась Нонна. И он вспомнил, что у нее двое. Две дочки. Говоря с ним по телефону, она называла их «мои девочки»...
Село стояло на горке, над самой рекой. Собаки с хриплым лаем, почти попадая под колеса и сталкиваясь в слепой ярости, проводили их в конец улицы, где, чуть на отшибе от общего ряда, стоял крепкий, бревенчатый дом — филиал охотничьей базы. Та, главная, находилась в лесу, вдали от всякого жилья, километрах в ста отсюда. Эта, в получасе езды от города, была под рукой и служила для таких коротких вылазок.
Сторожиха Дуся встретила их на пороге. Сказала, что моторист уже там, под берегом, возле катера.
В избе кипел самовар, столы и лавки были деревянные, стены украшены лосиными и сайгачьими рогами.
От чая Кульков отказался. Он проводил их в другую комнату, где стоял сундук с охотничьим снаряжением. Здесь были стеганые ватные телогрейки-кухлянки, брезентовые плащи, куртки и шаровары. Резиновые и кирзовые сапоги всех размеров с разновысокими голенищами вповалку громоздились под^ окном. Тут Гордеев и она выбрали одежду по себе. Нонна ушла одеваться к Дусе. Кульков надел свое, привычное,— защитная штурмовка из авиазента и такая же, защитного цвета, фуражка, что-то вроде польской конфедератки.
— Стал похож на человека,— сказал он, одобрительно оглядев Гордеева.— Жарко не будет?
— Будет жарко — сниму,— сказал Гордеев. На нем была черная суконная куртка, надетая поверх свитера, брюки заправлены в сапоги. В кармане куртки он нащупал спичечный коробок и пустую пачку из-под «Лайки»...
Переодевание мало изменило Саньку. В нем только больше проступило то мужское, солдатское, что в нем было всегда.
Зато Нонну нельзя было узнать в стеганой кухлянке и кирзовых сапогах. От прежнего наряда остался на ней только цветастый платок, но и он был повязан как-то лихо, по-новому. И вошла она вразвалочку — не то бригадир в поле, не то прораб на стройке.
— Ай да Нонка! — восхитился Кульков.— Сапоги не трут? Смотри, ходить будешь много!
Они спустились, верней, скатились по крутому скользкому после дождей склону к реке. Вася был уже здесь и беседовал о чем-то с мотористом.
Кульков поздоровался с дядей Мишей и представил ему гостей.
Моторист дядя Миша был, что называется, свой человек. В какие только штормы не попадали! Казалось, еще одна волна, и над ними навек сомкнётся ненасытная Волга.
Дядя Мища был большой, надежный, краснолицый. Держался он независимо и добродушно, не проявляя к гостям излишнего интереса,— перевидал всяких.
— Вода прибыла,— доложил он Кулькову.— На шлюзах сбросили...
Волга напротив Сарбая раскинулась вширь километров на пять, но левый дальний берег ее был густо изрезан протоками. Туда, к протокам, омывающим лесистые острова, предстояло им плыть. Вега нетерпеливо нюхала землю. На катер, однако, забралась она без всякого удовольствия. Кульков пропустил всех, велел Нонне сесть поближе к ветровому стеклу. Сам же он остался стоять, придерживая висевшее на плече ружье, и стоял всю дорогу, пока маленький катер упруго шел наперерез волнам, веером рассеивая брызги от задранного кверху носа. Шли свободным фарватером — ни суденышка. Острова приближались. За неделю, что он здесь не был, осень докрасила в рыжий цвет все, что ей предстояло докрасить. Золотились дубы и осокори, золотился и ходил под ветром камыш.
Вошли в первую протоку. Спокойная ее вода отличалась по цвету от серо-голубой волжской. В протоке вода была густо-синяя. Такой синей она не бывает даже летом. Неторопливо покачивались на ней сухие листья. За первой протокой пошла вторая, третья... И в каждой была своя слепящая красота.
— Ну как, ребята? — спросил Кульков.— Скажите спасибо, что вытащил вас.
Нонна благодарно улыбнулась ему, Санька молчал, глядя на воду. Но лицо у него было задумчивое, доброе...
«Возможно, в нем что-то есть,— подумал Кульков.— Раз она любит его». Впрочем, вскоре он забыл обо всем. Обо всем, кроме того, зачем стремился сюда в скупые часы, дарованные ему жестким расписанием.
Катер пристал к одной из гривок, той, что не раз приносила ему удачу. Высадив их на землю, густо засыпанную дубовыми листьями, дядя Миша и Вася поплыли дальше, к тому месту, где всегда разводили костер, ожидая людей с «полем».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30