Могла даже заплакать вполне искренне. Но он знал ее слишком хорошо, чтобы поверить в ее желание остаться дома. Сердцем она уже в пути. Он почти ощущал кожей этот лихорадящий холодок, который веял от нее, как от машины, летящей на полной скорости по шоссе.
Танька захлопнула учебник географии и выглянула в открытое окно. Высоко в вечереющем небе сияли розовые длинные облака. «Перистые»,— определила Танька. Раньше, глядя на небо, Танька просто думала: «Сейчас пойдет дождь» или «Какое красивое облачко — как перо жар-птицы». Теперь она знает, что облака бывают трех видов — перистые, кучевые и слоистые. Лучше всего в учебнике сказано про перистые облака. Что они состоят из мелких кристалликов льда и поэтому очень красивые. «Перистые облака никогда не закрывают солнца...»
Отныне Танька будет смотреть на небо вдумчивым взглядом метеоролога, изучающего характер облачности. Со временем это пройдет, и она опять будет говорить, как люди: «Сейчас пойдет дождь» — и, глядя на небо, вспомнит не параграф из учебника географии, а строки Пушкина: «Мчатся тучи, вьются тучи...» или «Редеет облаков летучая гряда».
А пока что за окнами, высоко в небе, сияют перистые облака, а во дворе на скамеечке сидит бабушка Анна и беседует с Кузьмичом из Сашкиного подъезда. Кузьмич — пенсионер. Он принадлежность их двора, как турник или качели. Когда Танька была маленькая, она думала, что пенсионер — это такая профессия. Все теплые вечера Кузьмич проводит на скамеечке, во дворе. Возле него лежит стопка газет, и он читает их все подряд, а между чтением сдвигает очки на лоб и покрикивает на ребят. Свои внуки у Кузьмича были, но не здесь, а далеко, на Урале. Туда, к сыну, уехала его жена. Уехала нянчить внуков. А Кузьмич считал, что на юге ему жить полезнее. Он остался один в большой квартире, сам варил себе еду, экономил, откладывал на сберкнижку, и во дворе его называли «богатый жених» — конечно, в шутку. «Интересно,— думала Танька,— о чем он может разговаривать с бабушкой?»
Танька спустилась во двор. Мелюзга копошилась в песке. Ссорились близнецы Алешка и Антошка. Они вечно ссорились. Вот и сейчас Антошка ревел басом. Танька присела на корточки, вытерла своим платком Антошкины слезы.
— Ты чего? — спросила она. Антошка проговорил, всхлипывая:
— Я слепил... космос, а он... ело... сломал...
Потом Танька покачалась на качелях, но без удовольствия. Не потому, что Сашки не было во дворе — он по субботам уезжает в станицу к тетке. Просто так. Сколько можно качаться? Танька подошла к скамеечке, на которой сидели бабушка и Кузьмич, и стала слушать. Кузьмич первый заметил ее.
— Ты чего тут ошиваешься? — сказал он.— Места во дворе мало, что ли? Ступай отсюда.
— А чем дитё вам мешает? — сощурилась бабушка.— Это внучка моя, ей около меня посидеть хочется. Садись, Танечка, посиди с нами. Такого тут ничего нема, что тебе слушать нельзя... Вот, рассказываю человеку свою жизнь, а он удивляется: «Такую жизнь прожила, а добра не нажила...» Куды оно мне, добро этае? На тот свет его не забрати... На свою жизнь я не обижаюсь, на чужую не за видую...
— И напрасно,— сказал Кузьмич.— А я вот завидую.
— Завидуете? — сощурилась бабушка.— А кому?
— Мало ли кому. Вот в газете читаю: «Прием в Кремле. На завтраке присутствовали...» Прочитаешь такое и думаешь — что там подавали, на завтраке? Небось икру да балычок... А меня на тот прием позвать забыли...
— Шутите,— сказала бабушка, разглядывая Кузьмича.
— Зачем шучу? А то еще вот, пожалуйста. «Гагарин в Мексике». Вы представляете, как его там встречают? А мы с вами были в Мексике? Нас туда звали? Весь мир мальчишка изъездил, везде ему почет, слава... А что он такое сделал? За какой-то один виток... И вот он в Мексике, и толпы его встречают и дарят ему эту большую шляпу, как она, черт ее...
— Сомбреро,— подсказала Танька.
— Тебя не спрашивают... Надевают на него сомбреро, девушки ему улыбаются... А нас с вами туда звали, в Мексику?
— Нас не звали — так детей наших позовут,— сказала бабушка.— Или внуков наших. Вот моя Танька, внучушка. Она и на Луну полетит, и у Мексику... А мы с вами — ей услед поглядим да рукой помашем...
— Ну, не старый гриб? — возмущалась бабушка потом, когда они с Танькой сидели после ужина на балконе.— Ну, не вредный старик? Как таких земля еще носит? Заняться старому нема чым, вот и завидует на чужую славу...
Небо давно померкло, перистые облака растаяли. На юге рано темнеет. Ушел со двора старый Кузьмич, детей увели спать. Только фонари светят во тьме да белеет посреди двора одинокое дерево — урюк. Ни разу не поспели на нем плоды — поедает их детвора еще зелеными.
Танька смотрит на первую звездочку, что загорелась прямо над их двором, и думает о маме. Где она сейчас? Видит ли звездочку? Танька обязательно побывает везде. Во всех странах. В Мексике. И, конечно, на Кубе. Интересно, привезет мама кубинские марки? Если попадутся две одинаковые, Танька поделится с Сашкой...
— А чего этот Кузьмич удивляется,— заговорила вдруг бабушка.— Что я добра не нажила, а сама на таких должностях работала. Другая бы, говоре, и дом себе справный построила и на книжку бы отложила. А вы, говоре, жить не умели, вас сразу видно...
Бабушка говорила громко,— видно, разговор с Кузьмичом разволновал ее.
— Да, на должностях я действительно работала... При деньгах, при продуктах в такое время тяжелое, военное... Как приехали мы у Сибирь с твоей мамочкой, а куды идти, где притулиться. Пошла в военкомат, слышу — в военторге люди требуются. Предлагают поварихой в военную столовую. Какая из меня повариха? Воспитательница я, дошкольник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24