Разговор не клеился. Несмотря на раннее утро, солнце уже припекало изрядно, и овод начинал донимать лошадей. День снова обещал быть безветренным, душным и жарким. Клонило ко сну. И Яков задремал. Он не сразу сообразил, что заставило его очнуться — легкий ли толчок подпрыгнувшей на ухабе брички или какой-то неясный, отдаленный шум, донесшийся до
его слуха. Оглядевшись вокруг, Яков увидел с увала лежавшее внизу травяное урочище и понял, что поезд станичных бричек был уже на границе владений кочевников.
Ехавший впереди всех в легкой пролетке Венедикт Павлович Хлызов внезапно осадил своего рысака, задержались и все станичники. Казаки, приподнявшись в бричках, увидели, как со стороны озера двигалась в сторону урочища большая толпа людей. Глухо звучала в степном отдалении беспокойная, гортанная казахская речь. Людская толпа двигалась по степи неровным, сбивчивым шагом. Над плечами мужчин и женщин сверкали косы. Было ясно: казахи шли на сенокос. И станичники поняли, что аул, прослышав, видимо, о вчерашнем торге, вовсе не собирался уступать своих сенокосных угодий.
«Да. Заварили мы кашу, должно быть, крутую — не прохлебаешь!»— подумал Егор Бушуев.
Об этом же, вероятно, подумали и остальные станичники, тревожно переглянувшись.
Когда же поезд станичных бричек медленно приблизился к зеленой кромке богатого травостоем урочища, навстречу станичникам вышли казахи.
Они стали перед ними плотной стеной. Скуластые, бронзовые от векового загара лица были темны и суровы. Несколько мгновений и казаки и казахи стояли молча. Затем, не дав вымолвить станичникам ни слова, кочевники, протестующе замахав руками, огласили окрестную степь гневными криками:
— Не дадим вам своей травы!
— Узун-Куль — наш сенокос!
— Наша земля...
— Наша трава...
Почувствовав, что дело принимает крутой оборот, Венедикт Павлович попробовал отшутиться. Вежливо улыбаясь, он начал почтительно раскланиваться перед стоящими впереди казахской толпы аксакалами, белобородыми старцами.
— Аман, аман, тамыры! Мое почтение, дорогие друзья...— забормотал елейным и сладким голосом Венедикт Павлович.
Но аксакалы молчали, не отвечая на его приветствие. А за их спиной продолжали раздаваться все те же крики:
— Ой-бай! Наш Узун-Куль...
— Наша трава...
— Наша земля...
— Наше сено...
— Вот азиаты! «Наша да наша!»— раздраженно крикнул Егор Павлович Бушуев.— Мы не на ярмарке— рядиться с ними. Давайте веревку, господа станичники, да и за дележку...
— Правильно, кум. Нечего с ними тут рассусоливать,— откликнулся фон-барон Пикушкин.
— Позвольте, позвольте, господа станичники... Позвольте, я им все сейчас объясню,— забормотал Венедикт Павлович, суетливо и нервно крутясь между казахами и станичниками.
— А што им, собакам, объяснять. Тут и так все ясно. Гнать их отсюда в три шеи!— крикнул Ефрем Ватутин.
И тут, как по команде, дали волю своим охрипшим с похмелья глоткам станичные горлопаны.
— Дать им по скулам — и в расчете!
— Подумаешь, хозяева тоже нашлись...
— Наши предки за это урочище кровь проливали!
— Кто им эти земли завоевал? Мы — сибирские казаки!
— Ясное дело, мы — линейное войско! Задыхаясь от крика, станичники распалялись все
больше и больше. А казахи продолжали стоять перед ними как вкопанные. И по всему было видно, что они готовы защищать свою землю от незваных пришельцев.
Наконец один моложавый, рослый и гибкий казах порывисто шагнул вперед из толпы и, глядя в упор на побледневшего Венедикта Павловича, сказал по-русски:
— Уходи, капитан, с нашей земли подобру-поздорову...
— Што?! Што он, подлец, орет?!— заносчиво выкрикнул Егор Павлович Бушуев и призывно махнул рукой, как бы отдавая команду:— Скрутим эту орду, господа станичники,— и бабки с кону!
— Правильно, кум, ревешь...
— Правильно. Бей конокрадов!
— Крути в бараний рог Азию!
— Жюр — пошел, собака, отсюда!— прошипел фон-барон Пикушкин и, уцепившись могучей волосатой пятерней за ворот полотняной рубахи высокого и гибкого джигита, рывком притянул его к себе, точно хотел присмотреться к нему поближе.
Бронзовое скуластое лицо кочевника, на мгновенье как бы потемнев еще больше, обрело вдруг холодное, бесстрастное выражение, и только его темные глаза сверкнули.
— Пусти, атаман!— угрожающе глухо проговорил джигит.
— Дай ему в морду, господин станичник,— прозвучал в наступающей тишине деловой и спокойный голос Ефрема Ватутина.
Мгновение — и джигит с такой силой оттолкнул от себя наседавшего на него фон-барона, что тот, не сохранив равновесия, споткнулся о кочку и рухнул навзничь в осоку.
— Братцы! Наших бьют! Братцы!..— завопил бабьим голосом рябой, маленький ростом казачишка Пашка Сучок. И он первым из пришедших в минутное замешательство одностаничников ринулся со шкворнем в руках на толпу попятившихся назад казахов.
— Ура, господа станичники!
— С нами бог, казаки!
— Бей азиатов!
И толпа станичников ринулась с ревом, визгом и улюлюканьем на заметавшихся по урочищу казахов. Замелькали в воздухе железные тросы, кнуты, палки и шкворни, которыми предусмотрительно вооружились казаки.
Четверо из ермаковцев, окружив высокого и гибкого джигита, наседали на него, угрожающе размахивая кнутами и шкворнями. Закусив тонкие бескровные губы, джигит ожесточенно размахивал косой, не подпуская к себе казаков. Бледный и потный Яков Бушуев, изловчившись, ударил пятифунтовой железной тростью джигита по плечу. Джигит покачнулся, но устоял на ногах. Продолжая защищаться, казах, взмахнув косой, вонзил ее тонкое лезвие в бедро подвернувшегося Якова Бу-шуева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153