Поездив по белу свету, он много и прилежно учился; теперь он привез из чужих краев разные, еще не проверенные идеи и, пытаясь пересадить их на родную почву, простодушно сердился, видя, что они не дают зеленых побегов, а плодов и подавно. Теоретически он создал новую социальную партию, программа который полностью соответствовала, по его мнению, словенским условиям и была единственным средством спасти от погибели «вымирающую, морально и экономически деградирующую нацию». Сторонником этой партии был только скульптор Амброж — из сочувствия к другу, ее учредителю. «По крайней мере знаю, на чьей я стороне»,— говорил он, усмехаясь.
Поднялся молодой адвокат — тот, что готовился к политической карьере,— этим и началась официальная часть вечера. Сливар почувствовал, что должно сейчас последовать, и покраснел до ушей.
Прежде всего адвокат осыпал Сливара и его товарищей любезными комплиментами, а затем пустился в более высокие сферы, в рассуждения об искусстве вообще и о его значении для будущего нации. В этой части своей речи он ставил прилагательные за существительными, отчего речь его приобрела возвышенный и выспренний оттенок.
— Народ словенский,— говорил он,— это народ малый, убогий и презираемый могущественными соседями. Но по справедливости этот народ, малый и убогий, достоин самого высокого уважения. Не велика заслуга, когда могучее и прекрасное дерево разрастается на земле плодородной, в благих лучах солнца, заботливым садовником взлелеянное. Настоящая заслуга и чудо истинное, когда цветы растут на камнях, без солнца благотворного, без росы освежающей, отданные во власть ветров и других невзгод. Если мы оглянемся на многовековое рабство нашего народа, если задумаемся над тем, как он вынужден был сопротивляться в прошлом, как должен бороться за свое существование и сейчас — отстаивать свои права, которыми другие народы пользуются испокон веков как чем-то естественным, само собой разумеющимся, только тогда мы можем с гордостью выпятить грудь, ибо мы достигли, несмотря ни на что, высокого уровня культурного развития. Опираясь лишь на собственные силы, вопреки вражеской мощи, отважно и с достоинством встал наш маленький народ в один ряд с образованными великими народами, которые располагали столетиями для спокойного, всестороннего развития и которым не нужно было преодолевать для этого никаких препятствий. Несколько десятилетий тому назад мы еще не существовали, еще не были нацией. Казалось, нам оставались считанные минуты жизни; колоссальный культурный подъем, охвативший Европу в канун прошлого столетия, едва приметно всколыхнул нас, и это быстро забылось: мы спали летаргическим сном — народ холопов, неспособный к культурному развитию и, следовательно, недостойный будущности. А сегодня? Каких великолепных успехов достигло наше искусство, как высоко поднялись мы в различных областях науки! Искусство и наука — это
два соцветия, свидетельствующие о жизнеспособности нации. Если на дереве не расцветают цветы, значит, оно болеет, значит, сердцевину его гложет червь, и дни его сочтены. Дерево нашего народа здорово, и нам нечего опасаться, что оно засохнет. Мы можем перед всем миром продемонстрировать произведения нашей души и нашего разума — это свидетельство нашей жизненной силы, наша подорожная в свободное будущее! Взгляните на этих людей, на этих молодых художников, которые могли бы стать гордостью любого великого, богатого талантами народа; это залог того, что все мы члены семьи, которая будет существовать не только сегодня, но и завтра...
Оратор очень увлекся — он говорил торжественным тоном, все повышая голос,— Сливар еще не видел его таким увлеченным. Постепенно он вернулся к тому, с чего начал,— к Сливару и конкурсу на памятник Кетте, с особым удовольствием отметив, что было подано семь проектов: «Лет десять тому назад это показалось бы совершенно невероятным». В конце своей речи он обратился непосредственно к скульпторам, художникам и писателям, заверив их, что народ будет им благодарен, и призвав продолжать свою деятельность «себе и народу во славу».
У Амброжа подрагивала борода — особенно когда речь подходила к концу, про себя он посмеивался, задумчиво уставившись в стакан: «Знаем мы, дорогой мой, как обстоят эти дела!» Лужар временами взглядывал на Слива-ра, будто даже с состраданием, казалось, он безмолвно удивлялся: «Ишь ты, а он и вправду верит!»
А Сливару было приятно. Хотя его немного смущала великая слава, которую предрекал ему оратор, в глубине души его радовало признание и он был даже немного растроган. В замешательстве он коротко поблагодарил оратора, довольно неясно упомянул о некоей «задаче», которую необходимо решать, заявил о том, что он и его товарищи «служат народу», постепенно все более стыдясь этих фраз, чувствуя, что говорит не от души, а играет комедию, и, запнувшись, поспешно закончил речь, растерянный и недовольный собой. Зазвенели стаканы, послышались громкие возгласы одобрения, особенно шумно вел себя Лужар, хотя иронические складки у его губ стали еще заметнее, чем обычно. Сливар случайно встретился взглядом с тощим художником и прямо-таки испугался откровенно презрительного выражения его лица, будто тот вслух крикнул ему: «Лжец!» Но Амброж добродушно смеялся, словно снисходительно прощая ему ребяческие глупости.
Затем разговор шел только об искусстве, о проектах памятника. За столом собрались все члены жюри: адвокат, журналист, профессор-лингвист, инженер и художник Амброж. Сливар и раньше удивлялся, почему скульптурные работы оценивают далекие от искусства люди, но Амброж, смеясь, пояснил ему, до чего ж это отрадное явление, когда памятники обсуждают лингвисты—значит, понимание искусства стало доступно широчайшим кругам неспециалистов, а следовательно, народ наш исключительно талантлив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47