«Любит ли она? Любовь ли двигала ею, когда она улыбнулась и положила мне руки на плечи... как ребенку?»
Она была далеко, и теперь он смотрел на ее лицо, на ее улыбку более острым глазом. Качур испугался своих мыслей.
«Тяжело у меня на сердце... Бог знает почему! Потому и приходят в голову несправедливые, нехорошие мысли».
Хозяйка принесла обед.
— Вы опять были в Бистре, сударь?
— Да,— ответил Качур хмуро.
Улыбающаяся хозяйка остановилась у стола; видно было, что ей хотелось поговорить.
— Не обижайтесь, говорят, что вы захаживаете к той...
— Что значит «той»? —Качур вскинул на нее потемневший взор.
— Я ничего не говорю, но люди болтают, что обе они — и мать и дочь — обхаживают каждого, кто бы ни пришел к ним. Не один уж там обжегся. Теперь вот зачастил инженер...
— Какой инженер? — испугался Качур и побледнел.
— Тот, черный... Говорят, женится на ней.
— К чему вы мне это рассказываете? Зачем мне это? Уберите, я не хочу есть.
Когда за хозяйкой закрылась дверь, Качур встал из-за стола и подошел к окну. Узкая грязная улица, напротив серый дом с маленькими черными окнами, которые, казалось ему, сверлят его взглядом, будто чьи-то неприязненные глаза.
«Бабьи сплетни! Конечно, бабьи сплетни. Они без этого жить не могут, удивительно, как она не повесила ей на шею двух или трех инженеров и еще кого-нибудь в придачу».
Сердце у него билось, как в лихорадке, голова разрывалась от боли.
Как все могло бы быть хорошо! И эту красоту, которой и без того до убожества мало, которую приходится выкрадывать по крохам, ему изгадят. Отравят и эту каплю радости! За каждое мгновение счастья надо бороться!
Серый ноябрьский день быстро сменился вечерними сумерками.
«Теперь, пожалуй, самое время,— подумал Качур.— «Если вам будет худо, приходите»,— сказал тогда доктор.
Почему бы не пойти к нему? Я ни разу с тех пор не говорил с ним, но, кажется, я начинаю понимать его наставления».
Серая, влажная тьма охватила Качура, когда он вышел на улицу. Доктор сидел в накуренной комнате, одетый в длинный пестрый халат, с меховой шапкой на голове, и курил длинную турецкую трубку. Когда вошел Качур, он не поднялся навстречу ему, а только протянул руку.
— Э, приятель, наконец-то я вижу вас. Не обижайтесь, что не встаю; устал и лень. Марица! Марица!
В комнату вошла его жена, одетая в такой же длинный пестрый халат, высокая и крепкая. Глаза ее смотрели повелительно, толстые губы улыбались добродушной улыбкой.
— Чаю, Марица! Крепкого, горячего! Это наш молодой учитель.
— И вы такой же пьянчуга, как и мой муж! — засмеялась она в дверях и вышла.
Засмеялся и доктор:
— Она баба неплохая, но слушаться ее надо. А теперь расскажите, что вас привело ко мне. Ведь неспроста вы пришли, иначе зашли бы гораздо раньше.
Качур хотел весело улыбнуться, но только покраснел.
— Вы сами сказали, чтобы я пришел к вам, когда мне будет худо.
— И теперь вам худо? Хм.
Доктор серьезным взглядом окинул своего гостя, затянулся трубкой и весь окутался густым дымом.
— Что же случилось?
— Ничего особенного.
Качур почувствовал себя неловко и пожалел, что пришел.
— Ну, значит, еще не очень худо, и все можно поправить. Я ведь врач, доктор Бринар, и ни одна сплетница в Заполье не знает столько, сколько я. Во-первых: сегодня вечером в трактире «Мантуя» вы собираетесь учредить просветительное общество и читальню. Во-вторых: влюбились в Минку, которую мы с вами видели, когда ехали мимо; можете отдать должное моей прозорливости,— что было бы мне весьма лестно,— я еще тогда знал, что вы влюбитесь в нее. Это начало и конец всего худого. Крестьяне обычно вызывают меня к больному поздно. Вы пришли ко мне относительно рано. Значит: во-первых — не устраивайте в «Мантуе» и вообще нигде ничего; во-вторых — избегайте Бистры и ее искушений, как сатаны.
Качур сердито ответил:
— Я не для того зашел, чтобы спрашивать вашего совета. Если нужно...
Доктор рассмеялся:
— Ведь и я говорил не потому, что думал, что вы меня послушаете. Ваша судьба решена! Жаль! Вон там, в письменном столе, у меня лежит трактат, в выводах его дается серьезный и весьма обоснованный совет государству запирать в сумасшедший дом всех идеалистов, приносящих человечеству больше вреда, чем пользы. Одни маньяки все разрушают и уничтожают, что, конечно, неверно; другие преследуют человечество своей любовью. Единственное, чего они добиваются, это предоставления возможности шарлатанам прятаться под маску сумасшедших идеалистов и с легкостью заниматься кражей денег и славы...
— Вы так не думаете,— возразил Качур и улыбнулся, надеясь увидеть улыбку доктора.
Но доктор был по-прежнему серьезен п почти негодующе посмотрел на Качура.
— Нет, думаю. Докторша принесла чай.
— Заварила крепкий, а рому больше не дам.
— Слушайте и учитесь! — подмигнул доктор, скорчив печальную гримасу.
— Значит, вы теперь жених Минки? — спросила докторша.
— Пустое! — перебил ее врач.— Каждый может стать женихом Минки... на неделю.
— Не слушайте его. Нет человека, о котором мой муж сказал бы хоть одно доброе слово...
— Правда, нет такого,— подтвердил доктор.
— А Минка вполне порядочная девушка. Немного легкомысленная,— как, впрочем, все девушки.
— Легкомысленная, правда,— согласился доктор и улыбнулся.— И ты была легкомысленной. Ну, наливай!
Она налила им чаю и ушла.
«Может быть, она была похожа на Минку»,-— подумал Качур, но, мысленно сравнив широкое грубоватое лицо докторши с тонким лицом Минки, сам же вознегодовал.
Он пил чай.
— Знаете, доктор, почему я пришел к вам? Я вдруг понял то, что раньше только чувствовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52