Нелегко им было расстаться с этим уголком, освященным их тайными детскими радостями; возможно, оттого они, уже повзрослев, настороженно и даже неприязненно относились к человеку, который в конце шестидесятых годов, года через три после большого наводнения, шуганул ребятню с их обжитой территории и на этом практически пустом месте поставил дом — кирпичную четырехстенку с несуразной, вычурной крышей, какие одно время были в моде в этой местности, да и по сей день встречаются почти на каждом шагу, особенно в деревнях. Впоследствии хозяева крышу эту разобрали, надстроили второй этаж, увенчав строение уже более современной плоской крышей. С владельцем особняка, новизна которого еще больше подчеркивала безликую убогость близлежащих домов, Франтишек лично знаком не был, но в лицо его знал. Фамилию его он не запомнил, хотя мать в разговорах довольно часто упоминала ее. Этот дом появился, когда Франтишек уже не жил с родителями на Сиреневой улице, но регулярно навещал их.
После того как старый голубятник ушел к своим питомцам, Франтишек тоже собрался уходить, а сосед Богуш вызвался проводить его и немного прогуляться. Но перед тем особняком они задержались, встретив у калитки его хозяина.
— Что, сосед, у вас уже были? — спросил он у Богуша.
— Завтра опять придут,— ответил Богуш.
— А я на сегодня отгул взял,— покачал головой хозяин.
— Ушли уже,— развел руками Богуш.— А вас это, может, и не коснется... Жалко ломать такой крепкий дом.
— Эх, еще как коснется,— вздохнул сосед.
— Да, недолго вы в нем пожили.— Франтишек окинул взглядом особняк, покрытый снаружи белой, еще не потемневшей штукатуркой.
— Черт вас дернул построиться именно здесь,— с легкой укоризной заметил Богуш.
Хозяин лишь пожал плечами. Потом, помолчав, все же ответил:
— Вон оно как бывает... Но что теперь говорить... Я уж это знаю... Второй раз за несколько лет... Нелегко это...— Говорил он отрывисто, делая короткие паузы, и после каждой, как бы наверстывая упущенное, выпаливал фразу на одном дыхании, пропуская звуки, отчего вся его речь непривычному слуху казалась маловразумительной.— Был у нас дом в Аранёше... В шестьдесят пятом завалился... грунтовые воды... Да и материал сырой... Нам могли бы новый построить, но жена... Ни к чему, говорит, он нам, ведь в городе работаем, лучше квартиру попросим в многоэтажке... Получили квартиру... Живу, а привыкнуть не могу... Через два года стал строить вот этот... Ох и намучился я с ним.— Он глубоко вздохнул и грустно улыбнулся.
— Дом новый, так что заплатят вам прилично. Построите себе еще,— утешал его Богуш.
— Никто не заплатит... кто учтет работу... А нервы... А сколько я сунул тем за стройматериалы... Это мне кто заплатит... А рабочие... Один бог знает, сколько я им ставил палинки, вина, пива...— Голос у владельца самого нового дома на Сиреневой улице сорвался.
— Это точно, трудов со стройкой много,— подтвердил Богуш.— Официальная оценка — курам на смех...
— На смех, на смех...— подхватил тот.
— Но все-таки кое-что получите. Не так уж много. Снова построитесь, там, за вокзалом, в господском районе,— подбадривал Богуш.— Заживете среди сливок общества.
— Шутите...— насупился хозяин.
— У вас, наверное, будет первоочередное право на получение участка?
— Мне теперь все равно.
— Вы еще молодой,— рассудительно втолковывал Богуш.— Что-то вам возместят, и дело пойдет, кое-что подкопите, кое-что своруете, как другие, а там, глядишь, опять дом поставите...
— Мне негде воровать,— отвечал, покраснев, владелец дома, не похожего на все остальные по Сиреневой улице.
— Это я просто так, к слову, что называется,— пошел на попятную Богуш.
— Я не из тех, что воруют... Да им и воровать-то не надо... За них это делают другие... У таких дома сносить не станут...
— Вы только не серчайте,— успокоил Богуш соседа.— Мне известно, что этот дом не на ворованные деньги построен.
— А почему вам разрешили строительство, если все здесь рано или поздно должно пойти на слом? — задал Франтишек вопрос, который вертелся у него на языке.
— Видать, тогда об этом не подумали...— Мужчина более-менее успокоился.
— Кругом столько чиновников, и никто ничего не знает! Строят, ломают, снова строят и снова ломают, им же это плевое дело. Государство все спишет, черт бы их побрал! — вскипел Богуш.
— Планы меняют как хотят. Правая рука не знает, что делает левая,— подхватил Франтишек.
— Это правда, нет у людей уверенности... Сегодня так... завтра наоборот... И никто ни за что не отвечает... Разве так работают! — отвел душу и владелец дома.
Все замолчали. И в самом деле было о чем подумать.
Первым нарушил молчание снова помрачневший «новосел».
— Завтра ко мне заявятся... Не знаете, сосед, придут те же самые?
— Наверняка те же. У них район поделен. Нашу улицу закончит осматривать, конечно, тот лысый.
— Поскорей бы... И пропадай все пропадом... Конец! — воскликнул, бодрясь, хозяин особняка. Но прозвучало это не слишком убедительно.
— Пропадай все пропадом,— серьезно повторил Богуш.
— Вот придет лысый... насчитает сумму... хоть узнаю, чего я стою,— вымученно пытался пошутить горемыка.
— Нет, сразу он вам ничего не скажет. Они позже пришлют документы,— объяснил ему Богуш.
— Но...
— Так, с лету, они ничего не решают. Надо подождать. Я попросил его хотя бы приблизительно сказать, на что можно надеяться, а он в ответ только огрызнулся... Не пойму, за что он на меня взъелся.— Богуш повернулся к Франтишеку.— А у вас как было? Он сказал вам, что почем?
— Не сказал.
— Честно?
— Я же вам говорю...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46