— Чего сейчас загадывать, ему еще расти и расти,— не сдается отец.
— Пойми, здесь и так сыро! А орех твой совсем затенит стены. Нет, детям нужно солнышко, без него нельзя.
— Дети вырастут быстрее, чем орех. Я уже состарюсь, а он будет юношей в расцвете лет,— улыбается отец.
— На свете всегда найдутся какие-нибудь дети! — тихо, но выразительно произносит мать. Но отец, кажется, ее не слышит, зато сыну — он стоит рядом — слышно все.
— Да, орех растет медленно,— размышляет вслух отец. Смотрит куда-то вдаль, уже поверх сада, может быть представляя себе отдаленное будущее, о котором только что спорили.
— Прошу тебя, обдумай все хорошенько,— призывает его мать, но по ее тону чуткое ухо улавливает, что она уже почти уступила.
— Не волнуйся, мать, солнышка тут всем хватит. А вот сюда, в тенечек, мы потом поставим скамейку...— прикидывает отец.
— А где Зуза? — обращается мать к сыну.— Не знаешь, куда подевалась?
— Наверное, где-нибудь на улице...
— Пойди-ка поищи ее, и будем обедать,— посылает Франтишека мать и бежит на кухню, откуда доносится плач самого младшего — Владимира.
В тот же день после обеда отец выкопал еще одну ямку — для ореха.
И посадил в нее деревце.
Их было двое. Оценщик, лысый, лет пятидесяти, и с ним молодая девушка, вероятно его помощница.
— Здравствуйте! — подошел к ним Франтишек.
Мать и те двое кивнули.
— Это мой сын,— представила его мать.
— А-а, сын.— Лысый не то улыбнулся, не то скривился, взглянув на Франтишека, трудно было понять, что означает выражение его лица. К тому же он опять повернул свою шарообразную голову к ореху.
— Какой замечательный орех! — воскликнула девушка. Под мышкой она держала папку с бумагами.
— В доме уже были, все осмотрели, все промерили и записали,— успела мать шепнуть Франтишеку.
— Прекрасное дерево! — вновь пропищали пухленькие губки.
— Таким его делают соразмерные пропорции,— важно объяснил оценщик.
— Это наш орешек.— Мать только вздохнула.
— Руженка, так и запишите,— распорядился оценщик.— Сколько ему лет — двадцать пять, тридцать?
— Да, около этого,— ответила мать.
Девушка записала все необходимые данные в тетрадь и, подровняв бумаги, закрыла свою красивую кожаную папку.
Оценщик, закурив сигарету, с наслаждением после каждой затяжки выпускал колечки дыма.
Мать вглядывалась в листву дерева, которое только что было предметом особого внимания, шелест листьев доносил до нее отголоски давних дней, их тайное завещание.
И хотя, прежде чем задать свой вопрос, Франтишек кашлянул, голос его все равно прозвучал как-то неестественно глухо:
— А какова сегодня стоимость такого ореха?
— Стоимость? — Оценщик сощурил глаза, прикидывая, потом затянулся, выпустил очередное колечко и наконец произнес: — Двадцатилетнее ореховое дерево, по положению, может быть оценено максимально в сто тридцать восемь крон.— Он помолчал, попыхивая сигаретой.— Это ма-кси-мум,— повторил он по слогам.— За неповрежденное, ухоженное растение, развитое и хорошего сорта,— подчеркнул он условия, при которых ореховое дерево может быть оценено наибольшей суммой.— Однако от года начала массового плодоношения цена постепенно снижается. Начиная с тринадцати лет — на три кроны в год,— объяснял он с нескрываемым удовольствием — здесь он был в своей стихии, глаза его воодушевленно загорелись.— Вы говорите, вашему ореху приблизительно тридцать лет. Это значит, что уже лет пятнадцать он плодоносит в полную силу. Пятнадцать умножаем на три... Мелочь считать не буду... Округляем...— он великодушно махнул рукой,— округляем до ста крон!
— Как? — очнулась мать от своих грез.
— Я объясняю, что он стоит ровно сто крон,— невозмутимо повторил лысый оценщик.
— Сто крон за наш орешек? — Глаза матери выражали ужас.
— Именно так,— ответил лысый уже с некоторым раздражением.
— Значит, ровно сто крон,— протянул Франтишек, чувствуя, что земля будто уплывает у него из-под ног.
— А теперь мне нужно быстрей осмотреть остальные растения на вашем участке. У нас мало времени,— озабоченно бросил оценщик и тут же направился во двор.
Остальные последовали за ним.
Деревянная калитка, притянутая резинкой к столбику, чуть скрипнула, когда мать открыла ее. Садик, бывший когда-то отцовской вотчиной, но в то же время и гордостью матери, имел шагов двадцать в длину и сейчас производил жалкое впечатление.
— Немного тут у вас,— констатировал лысый, окинув взглядом участок.
Мать только пожала плечами.
— Вам же хуже,— пробурчал оценщик невнятно и, пройдя туда и обратно, опять присоединился к остальным.
Хозяйка дома и ее сын молчали.
— За многолетние растения, плодоносящие в полную силу, выплачивается довольно приличная компенсация,— укоризненно посмотрел на мать лысый.
— Я сейчас здесь сажаю только овощи... Были когда- то у нас тут деревца, но засохли... Последним погиб абрикос, в прошлом году, вон там рос,— показала мать рукой на сухой, мертвый ствол около забора, за которым был соседский сад.
— Нужно было заранее посадить какие-нибудь деревья,— сказал оценщик, доверительно приглушая голос.— Нужно было...
— А зачем? — растерялась мать.— Каждый год все твердят одно и то же — что нас будут сносить... Ваши бульдозеры потом здесь все выкорчуют. Жалко деревца губить,— вздохнула мать.
— Ну а что я вам сейчас могу начислить? — скривил губы оценщик.
— Вам лучше знать,— пожала она плечами.
— Только за землю.
— Ничего не поделаешь,— ответила она почти равнодушно.
— А ведь некоторые сажают!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46