Иван Иванович поднял голову, чтобы посмотреть, нельзя ли переползти в другой конец сада, но сзади послышался топот ног. Два других пулеметчика возвращались с поста. Они пробежали мимо разведчиков и вошли во двор. По тому, как грохнула дверь, можно было понять, что пулеметчики стоят в «их» хате.
Разведчики лежали в центре небольшого сада, но проклятая дорожка неожиданно пододвинула их к страшной меже. Иван Иванович встретился взглядом с Павлюком и Недайборщем. Все трое поняли друг друга: необходимо сменить место. Вдруг в том конце сада, куда следовало бы, как им казалось, переползти, вынырнула из-под снега фигура, за ней вторая. Снежный сугроб сразу ожил и превратился в защитное укрытие минометной батареи.
Разведчики вздохнули и опустили головы. Переползать ближе к батарее не было никакого смысла: по дорожке гитлеровцы проходят раз в два часа, а возле батареи сидят все время. В надежде, что Павлюк или Иедайборщ найдут какой-нибудь выход, Иван Иванович еще раз посмотрел на товарищей, но они лежали неподвижно, накрыв головы капюшонами и спрятав ноги в валенках в снег.
Только бы пролежать незамеченными до вечера?
Уже давно поднялось солнце, давно пробежали по улице несколько солдат с котелками, очевидно за завтраком. Сменились две пары пулеметчиков. Было, вероятно, около двенадцати дня.
Время от времени, осторожно поворачивая голову, Иван Иванович наблюдал, что делается возле батареи, возле пулеметного гнезда, во дворе напротив сада. Если посчастливится пролежать незамеченными до ночи — а Ивану Ивановичу какое-то внутреннее чувство подсказывало, что посчастливится,— они сделают столько, сколько и не надеялись. Словно сама судьба выбрала для них это место. С одной парой пулеметчиков они управятся на дорожке и подойдут к гнезду, когда вторая пара, далекая от всяких опасений, будет ожидать смену. То же они сделают и с минометчиками. Нет, место все-таки неплохое.
Вдруг именно в тот момент, когда по улице проходило несколько немецких солдат, Иван Иванович почувствовал неудержимое желание кашлянуть. Он напряг все силы, чтобы загнать кашель внутрь, но что-то остро царапало в груди, поднималось к горлу. Делая короткие выдохи, как тяжелобольной, Иван Иванович зарылся в снег и глухо со стоном кашлянул. Он не увидел, как солдаты повернули головы в. его сторону, и только через минуту, встретившись взглядом с Павлюком, понял, какой опасности они избежали. Иван Иванович виновато опустил глаза и опять почувствовал, как новый приступ кашля охватывает тело. Смертельная бледность залила его щеки: он понял, что простудился и что теперь кашель не прекратится.
И в самом деле, кашель повторился снова и снова.
Гитлеровцы ходили по улице, по двору, сидели в другой стороне сада, возле батареи, проходили по дорожке в десяти шагах от него. Иван Иванович бессильно зарыл голову в снег. С предельной ясностью он понял, что боевое задание выполнено не будет и что они все трое живут последний день.
С равнодушием обреченного он осмотрелся вокруг, остановил взгляд на батарее и подумал, что все его наблюдения не имеют теперь никакого значения. Словно сквозь сон он заметил и то, чего не замечал раньше: воробьев, которые, радуясь солнцу, давно уже чирикали на стрехе, блеск капель, падающих на снег с пригретых солнцем ледяных сосулек на яблонях, — и тягостная, никогда ранее не испытанная дурнота обволокла его тело.
Ожидая нового приступа кашля, он лежал без единой мысли в голове, задавленный, опустошенный сознанием неумолимого конца. Вдруг его словно обожгло: он будет виновником гибели своих товарищей! Ему почудилось, что Павлюк и Недайборщ проклинают его, и он понимал, что заслужил эти проклятия. Какое счастье было бы — броситься на врага и погибнуть, только бы спасти товарищей! Но он не имел на это права, потому что, бросившись навстречу смерти, он только приблизил бы последний час тех двух.
А в груди снова и снова щекотало. Иван Иванович открывал рот, стараясь так выдыхать воздух, чтобы смягчить невыносимый зуд, но щекотание нарастало, поднималось все выше и выше по бронхам, подступало к горлу. Беззвучно хватая ртом воздух, Иван Иванович напрягал всю свою волю, чтобы сдержать судорогу, потом бессильно зарывался в снег и кашлял.
Приступы кашля учащались. Уже ^сколько раз какие-нибудь полминуты спасали разведчиков от неумолимой развязки. Смерть просто медлила. Ойа подступала к разведчикам, все укорачивая и укорачивая свои шаги, и это становилось нестерпимым.
Мысль лихорадочно работала. Что делать? Ответа не было, а где-то глубоко в груди снова возникало ощущение щекотания, росло, казалось, охватывало все тело. Иван Иванович сдавливал руками шею, задерживал дыхание, глотал воздух, пока спазмы не стискивали горло. Тогда, зарывшись лицом в снег, он со стоном кашлял и, не поднимая головы, ждал, что вот-вот раздадутся торопливые шаги и воздух наполнится выстрелами. Уже дважды каким-то чудом его кашель не совпадал с моментом, когда пулеметчики проходили через сад. Но чем дальше, тем паузы между приступами становились короче. Еще часа четыре назад гитлеровцы только случайно могли обнаружить разведчиков. Но теперь ничто не могло их спасти.
Скоро пулеметчики пройдут к своему гнезду. Теперь кашель возникал через одну-две минуты. Иван Иванович вздрогнул от стука двери, ведущей в хату, и в это самое мгновение опять в его груди началось знакомое, непреодолимое щекотание. Пулеметчики вышли из хаты и неторопливо направились в сад. Иван Иванович лежал обессиленный, спазматически дыша. Продержаться хотя бы тридцать, хотя бы двадцать секунд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41