И все сыты, обуты, одеты. Зачем же мы будем отдавать на субурган свое имущество и скот, которые дала нам народная радеть? Мы должны сами ими пользоваться.
Это выступил член народно-революционной партии Цултэм, отец которого работал табунщиком у краснолицего Лувсана, но упал с необъезженного коня, сильно расшибся, долго болел да так и не встал с постели. Место его с ранних лет занял Цултэм, на которого постоянно сыпались шлепки, подзатыльники й пинки злого и жадного хозяина. Сколько унижений, оскорблений и издевательств он вынес в детстве! Но вот пришла в их край новая жизнь, сделавшая всех граждан равными и свободными. И жизненная дорога показалась Цултэму длинной и широкой. Увидев среди собравшихся надменное лицо своего' бывшего хозяина Лув-
сана, вспомнил Цултэм, как однажды толстая жена Лувсана измывалась над его голодным: сынишкой. Она заставляла его сортировать мучную приправу для чая и не давала ребенку ни щепотки, чтобы утолить голод; вспомнил Цултэм, как она обзывала его сына недоноском, ублюдком и дико при этом хохотала. В тот вечер, пригнав табун и с трудом успокоив плачущего сына, Цултэм собрал пожитки, взвалил их на арбу и перекочевал в другой хотон, где скотоводы уже объединились в артель. Артельщики, учитывая бедственное положение Цултэма, выделили ему в безвозмездное пользование двух дойных коров и коня из конфискованного у феодалов скота. С этого дня Цултэм понял, что значит народная власть, и стал ее верным защитником. Из года в год жизнь артельщиков становилась зажиточней, и бедняки давно перестали заглядывать в чужие котлы.
— Я не забыл, как некоторые слали мне проклятья, когда я прошлым летом вступил в партию, — продолжал Цултэм. — Они пугали меня тем, что если я вступлю в ряды нашей партии, то на моих родителей найдет порча, и они умрут, а бурхан накажет меня и моих детей. Некоторые пытались даже повлиять на меня через моих родных и близких. Но я, конечно, поступил по-своему. Всем сердцем чувствую, что способствовать усилению монастырей не следует. Вообще возведение субургана лично мне представляется странным. Разве недостаточно нашим верующим уже готовых субурганов? Обычно на возведение субургана намечаются обильные пожертвования. Думаю, что к этому вопросу каждый верующий должен подойти с умом. Лучше внести свою лепту в организацию школ для наших детей. — Цултэм кончил говорить и сел напротив Лувсана.
«Ну, подожди, дождешься своего часа. Ишь какой разговорчивый стал. Лучше бы я тебя в степи конем раздавил», — говорили глаза бывшего его хозяина.
С мест загалдели хором:
— Так будут или нет возводить субурган?
— Сколько и что жертвовать?
Председатель подождал, пока люди угомонятся, и сказал:
— Товарищи, я вас пригласил сюда не для обсуждения вопроса о субургане, а для того, чтобы призвать вас повысить бдительность, не верить клеветническим слухам затаившихся врагов, давать отпор их нападкам на нашу народную власть.
На этом собрание закончилось. Люди с шумом расходились небольшими группками, в каждой оживленно обсуждали наболевшие вопросы. Возле коновязи Сэд увидел Цултэма.
— Хорошо говорил, доходчиво. Прошу тебя как члена партии понаблюдать, откуда ползут слухи. У нашей молодой власти еще много врагов. Они ни перед чем не остановятся, чтобы отвернуть народ от нее. Эту заразу мы должны вырвать с корнем.
— Ясно, товарищ председатель. Да тот же богатей Лув-сан настроен к нам враждебно, Он сидит среди нас с лицом
ягненка, а за нашей спиной действует, как шакал. Я бы их всех перестрелял.
— Нельзя всех стричь под одну гребенку, — Сэд положил свою руку на плечо Цултэма. — И среди зажиточных встречаются не последние люди, понял? Почему ты думаешь, что Лув-сан — наш первейший враг? У тебя что, улики против него есть?
— Нет. Но он всегда ненавидел бедняков и был бы очень рад, если бы вернулись старые порядки.
— Правильно рассуждаешь, братец, только не горячись. Иначе можно дров наломать., Они пожали друг другу руки, Сэд вскочил в седло и быстро скрылся за поворотом.
Сообщение, полученное из Центра, Балдана очень обрадовало. Во-нервых, ему была объявлена благодарность за действия, связанные с поимкой опасного врага народной Монголии, ставленника японской разведки Буянта, во-вторых, ему сообщили, что жена и дети, оставшиеся в Улан-Баторе, здоровы и с нетерпением ждут его возвращения из командировки. Ему и самому страшно хотелось хоть на часок очутиться в столице и хоть одним глазком взглянуть на своих близких. Но его профессия — защищать родину, а впереди- была напряженная работа.
Через доень Балдан получил еще одно сообщение из Центра: при попытке поджечь склад с оружием арестованы Пунцаг, с ним два монгола и три китайца; их взяли с поличным. Арестован Шушма. Взят на месте преступления при поджоге хранилища с продукцией дамской артели. «Отлично. Теперь перерожденец без Шушмы все равно, что без правой руки. Сейчас мне надобно встретиться с ха'мба-ламой и упрочить его доверие ко мне. Сде-лаем завтра утром третий ход конем».
Он принял решение и с сознанием исполненного долга погрузился в сон.
Рано поутру Балдан со свирепым видом и проклятиями ворвался без стука и доклада в юрту настоятеля, громко хлопнув дверью. Хамба, видимо, провел ночь без сна. Глаза его покраснели, веки припухли, весь вид его говорил о смятении. Таким хамбу Валдай еще не видел. Но настоятель как ни в чем не бывало по обычаю приветствовал гостя, спросил о новостях. Не отвечая на приветствия хамбы, что считалось неслыханным святотатством, Балдан без приглашения прошел в красный угол, бесцеремонно уселся на подушки самого настоятеля и высокомерным тоном потребовал у негр объяснений:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46