ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Я иду не слишком быстро?
— Ну как, Роберт? — повернувшись ко мне, крикнул Август.
— Отлично! Слов не нахожу!
Лыжня была четкая, и я летел по ней как на крыльях, должно быть еще и потому, что Лайма проложила ее с небольшим уклоном. Немного погодя лыжня забралась повыше, и опять мы стремительно мчались вниз.
Наконец добрались до обещанного Лаймой рая. Просторный, обласканный солнцем склон полого спускался к густому подлеску, а за ним бурлил ручей. Ровная гладь без скал и камней. Оставленное под залежь поле или горное пастбище. Слева, за таким же холмом, как наш, начинался один из отрогов главного Кавказского хребта — отвесные скалы, вершины в снегах. Самую высокую, румяно-голубую, Лайма называла Сахарной Головой. Своей конусообразной формой гора действительно оправдывала такое название.
Лайма, как завзятая слаломистка, лихо выписывала на снегу вензеля. Мы же с Августом, не столь уверенно стоявшие на лыжах, спускались размашистыми дугами — остерегались разгоняться, да и хотелось продлить удовольствие полета. У ручья, взметая вихри снежной алмазной пыли, притормозили, подъехали к поджидавшей нас Лайме.
— Нравится? — спросила Лайма. Карие глаза ее сияли от удовольствия.
— Изрядный спуск! Километра два, поди, петляли.
— Уж не меньше! — согласился Август.
— Но и взобраться на него... Попотеть придется изрядно.
Пока мы стояли внизу, на вершину высыпала пестрая гурьба лыжников. Однако пробыли они на склоне недолго. Оглашая долину криками, шутками, смехом, разъехались в разных направлениях, скрылись за холмами и деревьями. Мы были рады, что снова остались одни и никто нам не мешает наслаждаться дивным утром.
Ближе к полудню снег начал подтаивать, прилипать к лыжам. Лайма с отцом перебрались на северный склон, еще не тронутый солнцем, и там продолжали кататься. Я же облюбовал плоский камень у ручья и настроился позагорать. От частых подъемов заныла нога, ей следовало дать передышку.
Похоже, то же самое почувствовал и Август. Немного погодя он подкатил ко мне, снял рюкзак с провизией и предложил мне кофе с пирожками.
1 /:А
— Вон видишь ту гору,— рассказывал он, потягивая дымящийся кофе,— мы прозвали ее Сахарной Головой. На склоне ее находился наблюдательный пункт нашего артдивизиона. И вот как-то ночью эдельманы...
— Что за эдельманы такие? — перебил я его.
— Гитлеровцы из дивизии «Эдельвейс». Да, подкрались ночью, наверно, «языка» хотели взять, но мы их засекли, забросали ручными гранатами, сыпанули из пулемета. Поутру глядим — на снегу кровавые следы. Ушли эдельманы, прихватив убитых и раненых. Вот той ночью меня и ранило...
Август снял темные очки и, прищурившись, оглядывал заснеженные склоны Сахарной Головы.
Мне было понятно желание Августа заглянуть в свое прошлое. То же стремление владело мной. Его испытывает почти каждый участник великих сражений. Меня в этот край привела мечта вновь увидеть цветущий миндаль, но эту мечту подсказало все то же: еще раз пережить пережитое, вспомнить об ушедших годах, о погибших боевых товарищах...
Появление Лаймы прервало нашу беседу и наши раздумья. Как вихрь слетела она с горы и, тормозя, обсыпала нас снежной пылью. Горячими угольками снежинки прижгли мою разгоряченную солнцем спину, и я поспешил одеться.
— А вы уже проголодались? — воскликнула Лайма.
— Подкрепись и ты,— сказал Август, кивая на рюкзак,— не помешает.
Ее раскрасневшееся лицо блестело от пота, волосы разметались, глаза горели, высокая грудь после стремительного спуска беспокойно вздымалась.
— Погодка-то, а?! — сказала Лайма.— Видно, до бога дошли мои молитвы.
— Не радуйся, дочка, это ненадолго,— весомо сказал Август.— Заныли!
— Что там у тебя заныло? — усмехнувшись, спросила Лайма.
— Раны мои заныли. Что же еще... Трое суток наперед перемену погоды чувствуют.
— Тоже мне бюро прогноза! — рассмеялась Лайма.— Нет уж, я предпочитаю верить барометру. А барометр с утра в столовой обещал устойчивую ясную погоду.
— А у тебя как, Роберт? — спросил Август.— Тоже ноют?
— Слегка,— признался я,— но это, наверно, с непривычки. Давно не катался на лыжах.
— Еще бы! — сказала Лайма.— Через день-другой привыкнете, и ныть перестанут.
— Вашими б устами...
Тем временем румяно-голубую Сахарную Голову обступили серые тучки. Солнце припекало совсем по-летнему, снег сделался рыхлым и липким. Еще раз спустившись с горы, я вернулся к своему камню загорать. А раны в самом деле заныли. Август виноват, подумал я. Иной раз на радостях забудешься, и вроде бы ничего не болит, но стоит кому-то напомнить, и пошло — тут болит, там заныло... Ну конечно, и по горам полазил. Раз десять на склон поднимался, а когда тормозишь, сухожилия натягиваются как струна. Ладно, чего там! Отдохну, полежу, завтра буду как огурчик. Не похоже, чтобы погода в ближайшие дни переменилась...
Но когда вернулись на турбазу и сели обедать, у меня было такое чувство, будто на ноге сразу несколько переломов, однако я крепился, молчал. Зато Август не постеснялся признаться, что у него давно так не болели раны, и в этом он винил близкую перемену погоды.
— Да что ж ты все ненастье накликаешь! — рассердилась Лайма.— Ты старомоден, вот что я скажу! В технику не веришь.— Она взяла отца за руку и подвела его к висевшему на стене барометру.— Изволь убедиться своими глазами! Стрелка показывает устойчивую ясную погоду.
— Что мне твоя стрелка... Хочешь пари? Лайма с готовностью протянула руку:
— На что?
— На что хочешь. Хоть на миллион рублей.
— Согласна! Роберт, будьте свидетелем. Послезавтра я стану миллионершей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224
— Ну как, Роберт? — повернувшись ко мне, крикнул Август.
— Отлично! Слов не нахожу!
Лыжня была четкая, и я летел по ней как на крыльях, должно быть еще и потому, что Лайма проложила ее с небольшим уклоном. Немного погодя лыжня забралась повыше, и опять мы стремительно мчались вниз.
Наконец добрались до обещанного Лаймой рая. Просторный, обласканный солнцем склон полого спускался к густому подлеску, а за ним бурлил ручей. Ровная гладь без скал и камней. Оставленное под залежь поле или горное пастбище. Слева, за таким же холмом, как наш, начинался один из отрогов главного Кавказского хребта — отвесные скалы, вершины в снегах. Самую высокую, румяно-голубую, Лайма называла Сахарной Головой. Своей конусообразной формой гора действительно оправдывала такое название.
Лайма, как завзятая слаломистка, лихо выписывала на снегу вензеля. Мы же с Августом, не столь уверенно стоявшие на лыжах, спускались размашистыми дугами — остерегались разгоняться, да и хотелось продлить удовольствие полета. У ручья, взметая вихри снежной алмазной пыли, притормозили, подъехали к поджидавшей нас Лайме.
— Нравится? — спросила Лайма. Карие глаза ее сияли от удовольствия.
— Изрядный спуск! Километра два, поди, петляли.
— Уж не меньше! — согласился Август.
— Но и взобраться на него... Попотеть придется изрядно.
Пока мы стояли внизу, на вершину высыпала пестрая гурьба лыжников. Однако пробыли они на склоне недолго. Оглашая долину криками, шутками, смехом, разъехались в разных направлениях, скрылись за холмами и деревьями. Мы были рады, что снова остались одни и никто нам не мешает наслаждаться дивным утром.
Ближе к полудню снег начал подтаивать, прилипать к лыжам. Лайма с отцом перебрались на северный склон, еще не тронутый солнцем, и там продолжали кататься. Я же облюбовал плоский камень у ручья и настроился позагорать. От частых подъемов заныла нога, ей следовало дать передышку.
Похоже, то же самое почувствовал и Август. Немного погодя он подкатил ко мне, снял рюкзак с провизией и предложил мне кофе с пирожками.
1 /:А
— Вон видишь ту гору,— рассказывал он, потягивая дымящийся кофе,— мы прозвали ее Сахарной Головой. На склоне ее находился наблюдательный пункт нашего артдивизиона. И вот как-то ночью эдельманы...
— Что за эдельманы такие? — перебил я его.
— Гитлеровцы из дивизии «Эдельвейс». Да, подкрались ночью, наверно, «языка» хотели взять, но мы их засекли, забросали ручными гранатами, сыпанули из пулемета. Поутру глядим — на снегу кровавые следы. Ушли эдельманы, прихватив убитых и раненых. Вот той ночью меня и ранило...
Август снял темные очки и, прищурившись, оглядывал заснеженные склоны Сахарной Головы.
Мне было понятно желание Августа заглянуть в свое прошлое. То же стремление владело мной. Его испытывает почти каждый участник великих сражений. Меня в этот край привела мечта вновь увидеть цветущий миндаль, но эту мечту подсказало все то же: еще раз пережить пережитое, вспомнить об ушедших годах, о погибших боевых товарищах...
Появление Лаймы прервало нашу беседу и наши раздумья. Как вихрь слетела она с горы и, тормозя, обсыпала нас снежной пылью. Горячими угольками снежинки прижгли мою разгоряченную солнцем спину, и я поспешил одеться.
— А вы уже проголодались? — воскликнула Лайма.
— Подкрепись и ты,— сказал Август, кивая на рюкзак,— не помешает.
Ее раскрасневшееся лицо блестело от пота, волосы разметались, глаза горели, высокая грудь после стремительного спуска беспокойно вздымалась.
— Погодка-то, а?! — сказала Лайма.— Видно, до бога дошли мои молитвы.
— Не радуйся, дочка, это ненадолго,— весомо сказал Август.— Заныли!
— Что там у тебя заныло? — усмехнувшись, спросила Лайма.
— Раны мои заныли. Что же еще... Трое суток наперед перемену погоды чувствуют.
— Тоже мне бюро прогноза! — рассмеялась Лайма.— Нет уж, я предпочитаю верить барометру. А барометр с утра в столовой обещал устойчивую ясную погоду.
— А у тебя как, Роберт? — спросил Август.— Тоже ноют?
— Слегка,— признался я,— но это, наверно, с непривычки. Давно не катался на лыжах.
— Еще бы! — сказала Лайма.— Через день-другой привыкнете, и ныть перестанут.
— Вашими б устами...
Тем временем румяно-голубую Сахарную Голову обступили серые тучки. Солнце припекало совсем по-летнему, снег сделался рыхлым и липким. Еще раз спустившись с горы, я вернулся к своему камню загорать. А раны в самом деле заныли. Август виноват, подумал я. Иной раз на радостях забудешься, и вроде бы ничего не болит, но стоит кому-то напомнить, и пошло — тут болит, там заныло... Ну конечно, и по горам полазил. Раз десять на склон поднимался, а когда тормозишь, сухожилия натягиваются как струна. Ладно, чего там! Отдохну, полежу, завтра буду как огурчик. Не похоже, чтобы погода в ближайшие дни переменилась...
Но когда вернулись на турбазу и сели обедать, у меня было такое чувство, будто на ноге сразу несколько переломов, однако я крепился, молчал. Зато Август не постеснялся признаться, что у него давно так не болели раны, и в этом он винил близкую перемену погоды.
— Да что ж ты все ненастье накликаешь! — рассердилась Лайма.— Ты старомоден, вот что я скажу! В технику не веришь.— Она взяла отца за руку и подвела его к висевшему на стене барометру.— Изволь убедиться своими глазами! Стрелка показывает устойчивую ясную погоду.
— Что мне твоя стрелка... Хочешь пари? Лайма с готовностью протянула руку:
— На что?
— На что хочешь. Хоть на миллион рублей.
— Согласна! Роберт, будьте свидетелем. Послезавтра я стану миллионершей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224